отвернуться. – Вы наверняка выдумали себе… черт знает что!

– Не призывайте.

Лонжерон взмолился:

– Пьер!

По лицу его стало очевидно, что он не отстанет.

– Хорошо, говорите.

Убедившись, что их не подслушивают, Лонжерон вздернул подбородок.

– Вы видели местных белок?

Петр нахмурился. Это еще к чему?

– Допустим.

– А такую же в кабинете ее величества – заметили?

– Ну, скажем, заметил – только какое это имеет отношение? – Петр начинал кипятиться.

– Вы сейчас все поймете. – Лонжерон прочистил горло. Он провел рукой по волосам, снова покашлял. – Когда между Лесным и Медным царствами заключалось перемирие, царицы обменялись дарами. Малахия среди прочего прислала одну из своих волшебных белок, а Иверия – особое зеркальце… – Лонжерон зажал нижнюю губу и провел по ней клыком, будто причесывая. – Видите ли, это зеркальце имеет особое свойство: оно показывает того, кого пожелаешь, – в живом мире. Ее величество позволяла мне пользоваться им, пока оно было в ее распоряжении, но после обмена подарками…

– И кого вам так сильно нужно видеть среди живых?

– Пока мы летели на шаре, помните, Лизавета Дмитриевна спросила меня…

Он замолчал.

– Ваша мать и сестра, – догадался Петр. – Я помню. Я еще помню, вы сказали, что никогда не вспоминаете о них, потому что былое должно остаться былым – иначе оно становится отравой.

Лонжерон сложил руки за спиной и выровнял плечи.

– Я испросил у Азовьи Врановны позволения заглянуть в зеркало, чтобы увидеть семью, и она разрешила, на этом наше общение завершилось. Я надеюсь, это объяснение удовлетворяет вас?

– Вполне, – согласился Петр, хоть он никогда и не просил объяснений. Внезапно вспомнив о Сашкином голосе, спросил: – То зеркало – оно показывает кого угодно? Где угодно?

– В живом мире, – напомнил Лонжерон, сразу догадавшись о цели его вопроса. – Мертвецы ему недоступны.

Петр опустил голову, смиряясь, что надежда его снова не оправдалась.

– За теми дверями, – он указал в небольшой коридор, который заприметил раньше, – воет собака.

– Вы думаете, это собака Егора? – засомневался Лонжерон. Он оглянулся, проверяя, что коридор пуст, и сказал: – Хорошо. Идите, отвлеките дам разговором, а я проверю.

Петр едва успел моргнуть, а он уже скользнул в коридор и растворился. Приказной тон снова прошелся против шерсти, но на этот раз пришлось унять гордость: из этого странного тяжелого места хотелось убраться побыстрее. И желательно все еще свободным.

Петр направился к дверям, но они распахнулись сами.

– Ах вот что?! – донесся разъяренный голос Малахии Врановны. – Вам он не нужен – ваша воля. Но тогда – будет моим! Нечего тратить попусту силу!

От грохочущих шагов Петр попятился. Из зала на него вырвался изумрудный вихрь. Малахия Врановна стремительно приблизилась и вскинула руки. Петр не успел ничего сказать, как вокруг, отгораживая их двоих, выросли сверкающие стены, заключая, словно рыбешек, в прозрачный короб. Остальные бросились на помощь, но справиться с толщей алмаза было им не по силе.

– Тетя, отпусти его! – закричала Татьяна.

– Сестрица, опомнись! – взмолилась Азовья Врановна.

Елисей и Лиза тоже что-то кричали – голоса их доносились глухо, словно из колодца.

Петр ударил в стену, еще раз, – и вдруг замер, в ужасе глядя на свой кулак: тот не раскрывался. Так и застыл, только при этом похолодел, покрылся трещинами и стал мраморно тяжелым. Чувствуя, как окаменение идет выше, под манжету, он обернулся и отступил. Лопатки уперлись в стену. А Малахия Врановна все наступала. Зеленые глаза ее потемнели, рот искривился. Еще немного – и Петр навсегда останется частью каменного интерьера.

Мысли метались, Петр отчаянно искал дипломатический выход.

– Ваша светлость, молю вас, выслушайте…

С той стороны доносились крики, рычание, что-то ударилось в стену над его головой и разбилось, но Малахия Врановна даже не вздрогнула.

Петр быстро заговорил:

– Ваша светлость, вы говорили, что видите живых насквозь… Посмотрите на меня, разве я заслужил вашего гнева?

– Вы, живые, все обманщики! – жестко сказала Малахия Врановна. – Вы проникли в мои владения, вынюхиваете и высматриваете…

– Разве в этом есть преступление? Вы говорили, что награждаете достойных и наказываете бесчестных…

– Что же, найдите мне вместо себя преступника! – усмехнулась Малахия Врановна. – И я с радостью приму его в уплату.

Вот они, нужные слова. Петр мгновенно понял, что делать.

– Извольте. Азовья Врановна, – крикнул он, оборачиваясь, – прикажите зеркалу показать того, кто убил Лизу и Ольгу!

Все замерли, даже Малахия Врановна опустила руки. Петр посмотрел на нее:

– Скольких он уже убил? И скольких еще убьет? Ради горсти камней?

Малахия Врановна сделала знак, и алмазные стены растворились.

Азовья Врановна подняла болтавшееся на цепочке у пояса зеркальце и отдала ему приказание. Зеркальная поверхность помутнела, пошла волнами, а потом прояснилась, показывая лес и скрытую сумерками фигуру, сидевшую на старом, поросшем грибами поваленном дереве.

– Я знаю, где это место! – немедленно вскрикнула Татьяна. – Это лес с живой стороны Синюшкиного колодца!

– Значит, она нам его и достанет, – мрачно сказала Малахия Врановна.

Она повела руками в стороны – и стены дворца расступились. Пол засверкал, засеребрился, под ним заволновалось изумрудное море, и вот из-под ног Медной Хозяйки побежала гладкая дорога, все выше и выше к поверхности, пока вдалеке не блеснул луч солнца.

– Ступайте за мной, – приказала Малахия Врановна. При каждом ее шаге камни под ногами тревожно шептались.

Петр отправился следом. Рана немедленно напомнила о себе тупым молоточным боем, но дорога пружинила, воля Хозяйки направляла и подталкивала, и, когда открылся выход из-под горы на поверхность, он лишь едва запыхался. Скоро каменный пейзаж сменился травой, а потом молчаливой стеной их обступил лес. Тот самый, в котором упал аэростат и произошла встреча с Синюшкой.

Идти пришлось недолго, дорога привела прямиком к пепелищу, с той стороны, где журчал небольшой ручей. Обугленный скелет избы стоял посреди выжженной поляны, и ветер поднимал клубы золы, словно мошкару. На углях сидел ребенок, девочка в обгоревшем по подолу сарафане и ярко-синей косынке. Позади нее, среди головешек, зияла дыра прохода. Не сдерживаемый крышкой, оттуда валил грязный комковатый дым.

Заслышав гостей, Синюшка тяжело поднялась. При виде Малахии Врановны глаза ее распахнулись, а пальцы скрючились. Она сделала шаг, будто думая наброситься, но потом отступила. Взгляд ее метнулся на Петра, но потом вернулся к Хозяйке и затаился, неотрывный и даже звериный, выжидающий лучшего момента.

Тяжело дыша, немного позади остановились остальные. Азовья Врановна сделала шаг навстречу.

– Здравствуй, Нюшенька, – сказала она, прижимая руки к груди. – Как ты тут поживаешь?

Синюшка скривилась то ли от ее вопроса, то ли от самого голоса, и все так же не сводила глаз с Малахии Врановны. Та подошла ближе и остановилась.

– Ну здравствуй,