прессами, стреляют в них стальными шариками, колют всякой химической гадостью, просвечивают опасными лучами на жутких установках! Кажется, они, совершенно беспомощные, даже являются объектами сексуальных домогательств. Они называют происходящее «научными экспериментами», но на самом деле просто издеваются. И, говорят, – она понизила голос до шепота, – что весь ужас финансируется каким-то секретным отделением Министерства обороны!

– Возмутительнейшая история, – сокрушенно покачал головой Крайтон. – Но не может такого случиться, чтобы никто из официальных лиц не знал о подобных преступлениях! Почему же до сих пор широкая публика не осведомлена?

– Потому что так выгодно правящим партиям! – Эхира изобразила на лице самое искреннее возмущение. – А газеты и телеканалы не рискуют идти против них. Вот если бы нашелся достаточно влиятельный публичный политик, который заявил бы о подобном безобразии во весь голос – наверняка к нему бы прислушались. Особенно в преддверии выборов, – она выделила последние слова нажимом.

– Но если бы чисто гипотетически такой политик нашелся, наверняка ему пришлось бы несладко, – заметил депутат, прищуренно рассматривая собеседницу. – Партия гуманистов на пару с руководством Института совершенно точно выступит с опровержениями. Дело может дойти до суда, на котором наш храбрый политик мог бы даже получить за клевету тюремный срок, что именно в преддверии выборов оказалось бы особенно неприятно.

– О! О таких вещах нашему гипотетическому политику беспокоиться не следует. В обществе, в том числе в правоохранительных органах и в прокуратуре, достаточно здоровых сил, которые могли бы получить все необходимые доказательства. Такие доказательства, которые бы заткнули глотку даже партии гуманистов. Но Институт человека – очень влиятельная организация, и без широкой общественной поддержки связываться с ним никто не рискует. Вот если бы удалось привлечь внимание избирателей к проблеме…

– Да, вполне возможно, что здоровые силы, буде таковые имеются, могли бы и добыть доказательства, – скривил губы политик. – Однако наш гипотетический политик, несмотря на всю выгоду такого хода во время избирательной кампании, вряд ли смог бы что-то сделать. Видишь ли, великолепная госпожа Эхира, общение со средствами массовой информации в период выборов очень недешево обходится во всех смыслах. Они почему-то склонны воспринимать любые заявления со стороны партий как попытку сделать себе рекламу, даже если помыслы их чисты, как этот хрусталь, – он вытянул вперед руку с бокалом.

– Да, что делать, – притворно вздохнула Эхира. – Но сейчас такие времена, что трудности абсолютно у всех. Вот, например, как я слышала, у одного крупного автомобильного концерна при внутренней ревизии бухгалтерии вскрылись серьезные проблемы. Не помню, как он называется, но у него еще такой вот знак… – Она быстро нарисовала в воздухе эмблему «Тассера». – Я, слабая глупая женщина, не разбираюсь в финансовых деталях и сути проблем не понимаю, но говорят, что они вынуждены пойти на переговоры о слиянии с другим концерном. Его название я тоже забыла… – Она начертила эмблему «Кометы». – Ах, я так жалею, что просто глупая женщина и не разбираюсь в финансах. Опытный биржевой брокер наверняка бы смог извлечь из ситуации огромную выгоду, которой нашему гипотетическому политику хватило бы и на дополнительное финансирование избирательной кампании, и на общение с прессой, и на разные прочие нужды.

– Очень любопытно, – холодно ответил Крайтон. Он со стуком поставил бокал на столик и поднялся с дивана. – Наверное, очень интересно иметь настолько осведомленных друзей, не правда ли?

– Очень интересно, – согласилась Эхира, тоже поднимаясь. – И знаешь, мне часто удается узнавать разные забавные вещи. Ты, думаю, помнишь это по годам, что мы знаем друг друга. Но я глупая женщина, и мне даже не с кем о них поговорить. Ты даже не представляешь, как мне одиноко, а ты такой приятный мужчина! Возможно, нам следовало бы чаще встречаться, чтобы поболтать о том о сем. Особенно если наша болтовня поможет восстановить в мире хоть немного справедливости…

– Безусловно, – блистательный господин Крайтон Керл вежливо подхватил ее под локоть, откидывая занавесь и выводя из алькова. – И я уверен, что мы еще не раз с тобой поболтаем, особенно если правоохранительные органы все-таки найдут какие-то реальные доказательства творящихся преступлений. Ведь я так люблю восстанавливать справедливость!

12.06.843, деньдень

– Кто ты?

Голос – словно невнятное жуткое шипение сквозь неразборчивый шепот голосов в кромешном мраке. Темнота смыкается над головой, грозя раздавить, и внезапно он понимает, что вокруг – могильный склеп. Он замурован, замурован заживо!..

– Кто ты?

…мурашки бегут по коже, и ноги сами несут неизвестно куда по невидимой во тьме неровной почве, и камни подвертываются под ноги, и ужас сжимает горло, не давая дышать, а тьма сжимается вокруг еще сильнее, обволакивая, не позволяя двигаться, и отчаянные рывки всем телом не помогают, не помогают!..

– Кто ты?

Надо ответить. Надо ответить! Но кто он? Сгусток ужаса в краю кромешного мрака, хриплые вздохи в мертвой тишине… Это не его дыхание! Чудовища подкрадываются во мраке, и их смрадная вонь уже касается лица… Нужно вспомнить, обязательно вспомнить, кто он такой!

– Я Той! Караций! Той Караций! – от облегчения на глаза наворачиваются слезы, и сквозь них где-то вдали мерцает слабый огонек. Туда! Быстрее, еще быстрее! Те, кто крадутся во мраке, рядом, их дыхание чувствуется затылком, и если оглянуться, то можно увидеть их глаза, горящие красными углями. Они крадутся, чтобы наброситься, разорвать, сожрать… Но он не оглянется – ведь тогда случится что-то ужасное. Бежать, быстрее бежать к спасительному огоньку!

Ноги почти не слушаются, но ужас, словно наброшенный на шею тугой аркан, тянет вперед. Огонек все ближе. Он увеличивается, и те, что крадутся сзади, начинают отставать. Они не исчезнут навсегда, но они боятся света и не приблизятся, пока не окажутся уверены… или пока им не позволят. Да, пока им не позволят! Но ведь им не позволят, да?

Круг света. Теплого яркого света посреди залитой мраком пустыни под черным небом, и черная трава качается где-то за его пределами под порывами неощутимого ветра. Он успел! Его не догнали! И им не позволят приблизиться… пока.

Сердце бьется в груди, как перепуганный воробей. Плотный воздух не пролезает в горло, и каждый вздох – настоящая мука.

– Блистательный господин Той Караций?

Скучный невыразительный голос за спиной. Оглянуться? Нельзя. Нельзя! Если оглянуться, случится катастрофа. Тогда его не спасет ничто.

– Тот самый блистательный господин Той Караций, что десять лет является бессменным лидером партии гуманистов? Я ждал встречи с тобой.

Страшнее всего скука и безразличие, сочащиеся из чудовищного голоса. ОН там, где-то за границей круга, но его не остановит свет. И ОН может позволить тем, кто крадется, пересечь границу.

– Дети, блистательный