Каждое утро он встает до рассвета. Живет он в глубине старинного переулка, в традиционном пекинском дворике, в комнате чуть больше десятиметровой, очень скромно обставленной. На сооруженном им самим шкафчике стоит будильник, купленный еще к свадьбе. Он уже два года молчит, но Хань не несет его в ремонт, он и без будильника просыпается ровно в половине четвертого.

Спит он вместе с женой и ребенком на деревянной двухспальной кровати, теперь уже не модной. Ребенку пошел пятый год, но в детский сад его не водят. Дело в том, что Хань с женой мусульмане, а в мусульманский детский сад попасть трудно. Это усложняет жизнь. Они с женой молоды, как говорится, в самом соку. Но ребенок уже большой, как при нем заниматься любовью? То забормочет во сне, то скрипнет зубами — всякая охота пропадет, сам себя не уважаешь. Но это бы еще ладно — у соседей не лучше. Труднее всего мириться с тем, что одним выпало на долю крутить баранку автобуса, тогда как другие водят такси.

С этой мыслью он встает, совершает утренний туалет, через полчаса выходит из своего переулка и на ночном кольцевом автобусе едет к главному входу в парк Цзиншань. К тому времени там собираются заступающие на смену водители и кондукторы, и дежурные машины развозят их в разные концы города. Зрелище поистине впечатляющее, жаль, что девяносто девять процентов пекинцев его не видят.

По дороге на работу Хань с водителями чаще всего судачит о том, кому и каким образом удалось перевестись в таксомоторный парк. Подобные разговоры жгут его душу как раскаленный уголь. Он считает несправедливым, что в таксисты, как правило, переводят детей или просто родственников автобусного начальства. Он так крепко запомнил имена и родственные связи новоиспеченных таксистов, что может их перечислить, если его разбудят среди ночи.

Вот и парк. Пора готовиться к смене. Настроение отвратительное. Ему представляются современные модели такси, все более красивые и комфортабельные. С кондиционерами — зимой не холодно, летом не жарко. С магнитофонами — можешь слушать модные мелодии из кинофильмов. На заднем стекле игрушечная собачка, покачивающая головой, на переднем — гроздь винограда из пластика или мешочек с ароматическим веществом. Чтобы в машине хорошо пахло. Не хочется везти пассажира — не вези. Часть выручки, правда, полагается сдавать в сертификатах, но кое-что и себе остается. Закончил смену — можешь подъехать на машине прямо к дому. Да и полезные знакомства нетрудно завести. Словом, и удобно, и выгодно.

Зимой, когда в радиатор приходится заливать кипяток и легко обжечь руки, особенно приятно вызывать в памяти заманчивые картины из жизни таксистов. За смену, пока ведешь автобус, чего только не передумаешь, но труднее всего отделаться от одной мысли: «Почему же мне заказан путь в таксисты?»

Зарплата у водителей автобуса низкая. В среднем всего полсотни юаней. Тем, кто водит сочлененные машины, добавляют по шесть мао в день. Считая надбавки за пробег, за экономию горючего и премиальные, можно выжать в месяц до ста двадцати юаней — при условии, что не было вынужденных прогулов и аварий.

Отопление и еда для семьи Ханя сейчас не проблема, впрочем, как и для остальных жителей Пекина. Вопрос в том, что люди хотят жить зажиточнее и комфортабельнее.

Раньше пекинцы спрашивали при встрече: «Вы поели?» Питание было проблемой первостепенной важности.

А сейчас спрашивают: «Вы уже приобрели цветной телевизор?»

О черном-белом вообще не спрашивают.

Затем следуют вопросы: «Какой размер экрана? Какой марки?»

Назовете «Пион», «Куэньлунь», «Золотая звезда» или «Павлин», вас спросят, покачав головой: «А почему не японский?» Ответите: «Фукуниси», поинтересуются: «Прямо из Японии? Обтекаемый? Тогда еще ничего». Восхищение вызывают лишь «Тосиба», «Сони» или «Шарп». «Вот здорово! Как вам удалось?»

Такова типичная психология пекинского обывателя в наши дни.

Не отстает и семья Хань Дуншэна. Но есть у нее и свои проблемы.

Отец Цинь Шухой, жены Ханя, человек еще не очень старый, но еще десять лет назад его частично парализовало. Цинь Шухой рассказала об этом будущему мужу, еще когда он за ней ухаживал.

Мало того, что тесть почти не может передвигаться, он еще и не без странностей. Сейчас он живет в соседней с Ханем комнатушке. Рядом с его кроватью стоит большой сундук, настолько древний, что с него сошел лак. Говорят, он из камфарного дерева, но Хань никогда не чувствовал запаха камфары. Тесть никому не разрешает трогать сундук, даже внучонку Цзинцзину, — стоит тому лишь протянуть руку, как дед останавливает его движением губ.

Старожилы двора рассказывают о старике немало любопытного. Это сейчас он, бывший рабочий седьмого разряда, пенсионер, превратившийся в развалину. А лет тридцать тому назад был мужчина хоть куда и завзятый театрал. Арии из спектакля «Башня с белыми вратами» исполнял не хуже, чем сам Е Шэнлань. У него в жизни был период взлета, были свои тайны. Можно восстановить его послужной список, но никому уже не удастся узнать, о чем он думал на разных этапах своей жизни. Теперь все прекрасное и таинственное, что было на его веку, хранится в сундуке из камфарного дерева: афиши и программы пекинских театров тридцатых и сороковых годов, театральные газеты того периода, а также немало фотографий, и его собственных, и чужих. Утверждают, что среди них есть фото с автографами таких знаменитостей, как Мэй Ланьфан, Сяо Цуйхуа, Сюнь Хойшэн, Янь Хочжу — как в театральном облачении, так и в обычном платье. Во времена «культрева», когда шла борьба со старой культурой, он был рядовым рабочим, и хунвэйбины не интересовались его имуществом. В наши дни содержимое его сундука представляет немалую историческую ценность. Узнай о нем сотрудники Института китайского традиционного театра, они возрадовались бы и постарались принять соответствующие меры. Но разговоры о сундуке не выходили за пределы переулка. Слушая их, Хань Дуншэн лишь посмеивается. А он-то думал, что в сундуке спрятаны золотые слитки или на худой конец серебряные украшения. И вдруг такое разочарование!

Хань Дуншэн не понимает пекинской музыкальной драмы, так же как и других видов театрального искусства. Не любил он и книги, в его доме не найдешь никаких печатных изданий. Он что-то слышал о Мэй Ланьфане, но ему куда ближе эстрадные звезды Ямагути и Чжан Линь.

Он ничего не имеет против семьи жены. Зная, что мать рано умерла, а отец тяжело болен, он все же женился на Цинь Шухой. Мусульманину в Пекине нелегко найти себе пару, так что особенно разборчивым