и быть, иди.

Эльжбета вышла из мотеля и поплелась к шоссе голосовать. Всем, кто останавливался, а таких было раз, два и обчелся, она упрямо говорила: "До Парижа"; Через два часа ей сказали: "Садись".

Таких мужчин ей видеть не приходилось. Ни жара, от которой у Эльжбеты платье противно липло к телу, ни дорожная пыль, оседавшая на волосах, не могли подпортить совершенство, каким был Ноа. С иголочки одетый, тонкие, словно выщипанные брови, римский нос, гладкая кожа необыкновенно красивого матового оттенка, белокурые волнистые волосы до плеч, — он был похож на киноактера, не конкретного, а вообще.

Время от времени Ноа извлекал из коробочки ароматизированную салфетку и протирал лицо, шею, руки. Руки у него были без ссадин и мозолей, и Эльжбету это поразило не меньше, чем накрашенные ногти.

После того как он спросил ее имя и назвал свое, интерес к ней у него пропал. Чтобы не скучать, ему достаточно было переключить музыкальную программу. Поэтому Эльжбета так вздрогнула, услышав вопрос:

— Ты, может, голодная?

Ее от голода мутило, но она еще не забыла о своем недавнем приключении и поэтому спросила в лоб:

— Вы хотите снять номер в гостинице?

— Зачем? — удивился Ноа.

— Чтобы меня… чтобы со мной…

— Это не входит в мои планы, — пришел он ей на помощь. — Так ты хочешь есть?

Эльжбета мрачно кивнула. Он купил ей в закусочной бутылку пепси и сандвичи, которые она проглотила в машине не разжевывая, как удав. После еды у нее проснулся здоровый интерес к жизни.

— Вы в Париже один живете? — спросила она без затей.

— А что?

— Я могу стирать вам белье и вообще…

— Насчет вообще мы уже разобрались, а стирать мне нечего.

— То есть как нечего? А что же вы делаете с грязными носками, трусами…

— Выбрасываю.

Эльжбета надолго замолчала.

— Еще я вкусно запекаю свинину…

— Я не ем мясо.

Эльжбете показалось, что она ослышалась.

— Свиное? — на всякий случай уточнила она.

— Никакое! Я вегетарианец.

— А, — она с умным видом кивнула.

— Не переживай, что-нибудь придумаем.

Немного успокоенная, Эльжбета позволила себе расслабиться. Она и не заметила, как задремала под музыку. Когда она открыла глаза, было уже темно, и всюду горели огни, тысячи огней.

— Что это? — шепотом спросила она.

— Париж.

О квартире, куда они вошли, пожалуй, можно было сказать, что в нее только что въехали, но кто въехал — понять было невозможно. В огромной пустой квартире с исписанными до потолка стенами и весело потрескивающим костром, разожженным посредине комнаты, тусовалась публика, чувствовавшая себя здесь как дома. Сюда приходили без звонка и уходили отсюда не прощаясь. Каждый развлекался, как хотел.

Эльжбету тоже предоставили самой себе, и она тихо села в угол рядом с девушкой, которая шарила по полу обеими руками.

— Вы что-то потеряли? — участливо спросила Эльжбета.

Девушка подняла на нее заплаканные глаза:

— Он такой гладкий… почему мне никто не говорил, что он такой гладкий?..

В коридоре Ноа с каким-то мальчиком, года на два моложе Эльжбеты, непринужденно болтали, затягиваясь от одной сигареты. К ним подошел парень, выделявшийся своими властными манерами.

— Привез? — спросил он у Ноа, не здороваясь.

Ноа передал ему пакет.

— За тобой должок, не забыл?

— Как насчет этой? — Ноа показал в дальний угол. — В твоем вкусе, Макс.

Тот, кого он назвал Максом, отвечал уклончиво:

— Надо посмотреть.

— Посмотри.

Они направились к Эльжбете, которая с готовностью поднялась им навстречу.

— Еще не раздумала забраться на Эйфелеву башню? — спросил ее Ноа.

— Ну что вы! Я…

— Смелая девочка, — перебил ее Макс, раскрывая перед ней портсигар.

— Ой, что вы, я не курю.

— Дурочка, это же и есть "тур Эф-Эль", — рассмеялся Ноа. — Из Франции в Лаос за десять минут.

— Если не быстрее, — усмехнулся Макс, прикуривая и передавая сигарету Эльжбете.

Она с опаской затянулась. Пока она прокашливалась, Ноа налил ей вина.

— Второй раз будет легче.

Он оказался прав. После пятой затяжки колени у Эльжбеты подогнулись, и она легла ничком на пол.

— Ну как в Лаосе? — спросил ее Макс. — Жарко?

— Да, — ответила она, с трудом ворочая распухшим языком.

— Надо раздеваться.

Вдвоем они ее раздели и снова положили на живот. Эльжбета вдруг поползла по-пластунски. Никто даже не поглядел в ее сторону.

— Кажется, она вообразила себя аллигатором, — сказал Ноа.

— Пускай поплавает в Меконге.

Они отнесли ее в ванну, заткнули пробкой слив, пустили воду. Эльжбета начала захлебываться. Они вытащили ее и посадили на табуретку. Она облизнула пересохшие губы и простонала:

— Жарко!

— Мороженое хочешь? — спросил Макс.

— Да. Да. Да.

— Сейчас дам, — успокоил он ее, расстегивая ширинку, и со смешком добавил: — Только не откуси, крокодилица.

Дальше в голове у нее все смешалось. В какой-то запущенной квартире она стояла, голая, на напольных весах. Потом она рыскала в поисках еды и, ничего не найдя, снова становилась на весы. От их показания зависело ее будущее! Она падала на кровать без сил. А в кресле напротив сидел Макс и отчеканивал каждое слово: "Эльжбета умерла, запомни. Для моих клиентов ты Эмили. Стань на весы. Ну вот, это на что-то похоже". Она подергала балконную дверь, та неожиданно подалась. Макс улыбался, с интересом ожидая продолжения. Она взялась за перила, подтянулась и стремительно полетела вниз.

— Эмили! Да очнись же ты!

Кто-то тряс ее за плечо.

— Я кричала? — спросила она, озираясь.

— Ну и напугала же ты меня. Что-нибудь приснилось?

— Я от тебя убежала, добиралась автостопом до Парижа. И опять… этот мотель, Макс, голодные боли… Господи, как же я его ненавижу!

До Вуа езды было еще часа два. Эми не хотелось приезжать в дом с пустыми руками, и они несколько раз сворачивали с автострады. Покупали в лавках разную ерунду, а то и вовсе уезжали ни с чем: Эмили злилась. Несмотря на духоту, стекло пришлось поднять из-за пыли. Они открыли по банке "бейсса" — пиво было теплое.

В Вуа они приехали в самую жару. 351 житель — возвещала табличка при въезде; одной цифры, не то в начале, не то в конце, недоставало. Дома, беленькие, ухоженные, теснились по берегам реки, словно у водопоя; шесть или семь, отбившихся от стада, паслись на зеленых склонах. Здесь и там висели, как тряпки, трехцветные флаги. Флагов на улицах было больше, чем людей.

— Вуа, — нарушила молчание Эми. — Самый высокий процент патриотизма на душу населения.

Эмили скривилась:

— Им бы каждый день брать Бастилию. Могу себе представить, что тут будет 14 июля.

Машина взяла крутой подъем, и в просвете между деревьями показалась черепичная крыша. Дом охраняло грубо