рабочую силу (Тульский завод), была наиболее децентрализованной. Несмотря на то что Сестрорецк и в меньшей степени Ижевск сосредоточили производственные процессы в одном месте, фабричная система с сопутствующими преимуществами в управлении была просто привита к существовавшей ранее цеховой организации работы. Поскольку ни работой, ни осуществлявшими ее в многочисленных мастерских оружейниками нельзя было эффективно управлять, главный инженер не мог обеспечить контроль. Староста, на первый взгляд, имел власть над цехом, но неясно, всегда ли он мог эффективно использовать свои полномочия [Субботкин 1863:159; Глебов 1862: 173–174]. Возможно, самым невыгодным было то, что оружейники и другие мастера по металлу, рассредоточенные по замкнутым хозяйственным единицам, практически не имели возможности обучаться друг у друга. Это служило дополнительным тормозом для распространения технологий в отрасли.

Ремесленная культура, жизнь общины и относительная самообеспеченность быта, связанные с доиндустриальным состоянием производства, заставляли русского рабочего (как и рабочих других стран) с подозрением относиться к переменам. Как показали недавние исследования российской рабочей силы того времени, квалифицированные рабочие, особенно металлисты, работали в небольших, немеханизированных, автономных мастерских, производивших самые разные товары. Слабость и недисциплинированность цеховой структуры ограничивали интенсивность труда, укрепляли подход «главное – занятость хоть чем-нибудь, а не результат работы» и закрепляли косные обычаи и порядки. Для квалифицированных рабочих ограниченное разделение труда, чрезмерная значимость стажа и слабость управленческого влияния вылились в значительную автономию, практическое отсутствие стороннего контроля над трудовым процессом и общинное сознание[297].

Ремесленное мировоззрение плохо приживалось в оружейном деле. В условиях крепостного права Россия испытывала нехватку квалифицированных ремесленников. У квалифицированных оружейников и других рабочих не было стимула становиться независимыми ремесленниками или развивать в себе гордость мастера. Многие исследования по истории русского оружейного дела в XIX веке показывают, что оружейникам в целом недоставало виртуозного мастерства и гордости за свое ремесло. Русские оружейники производили свою продукцию для армии, а не для коммерческой продажи, а потребности частной торговли удовлетворяло небольшое количество заказного оружия [Обзор 1863: 80–82; Орфеев 1903: 30–31]. В России даже заказное высококачественное оружие с искусной отделкой редко считалось произведением искусства, в отличие от продукции Льежа и Бирмингема. Небольшой по объему частный рынок огнестрельного оружия в России не обеспечивал хорошего стимула для увеличения числа квалифицированных оружейников и развития ремесленного мастерства. Считалось, что оружейники не интересовались своей работой, не имели мотивации совершенствоваться и не гордились своим ремеслом. Кроме того, они были равнодушны и недоверчивы к инновациям. Такие претензии можно было предъявить не только рабочим. Директора, управляющие и другой персонал оружейного завода, как правило, не имели технической подготовки и специальных знаний. В обзоре состояния промышленности, составленном в первой половине 1860-х годов, отмечалось, что «этот недостаток познаний [в области производства] есть главный бич всех наших предприятий» [Обзор 1863: 81]. Управляющие пребывали на заводах скорее в качестве выразителей царской воли, нежели предпринимателей, озабоченных индивидуальной или корпоративной выгодой; их объединяла культура управления, а не производства.

Институциональное воплощение коллективистского сознания оружейников – артель – отражало стремление к самообеспечению, порожденное крепостным правом, и склонность рабочих объединяться, чтобы уравнять потери и разделить невзгоды. Как утверждает Майкл Кейзер, в артельном мироощущении отражались смирение перед неизбежными невзгодами, взаимозависимость и мораль эгалитарного коллективизма, а не культура производства и дух корпоративной выгоды [Kaser 1978:424–430][298]. Пожалуй, концепцию профессиональной гордости мастера можно было бы применить к представителям элиты российских независимых квалифицированных мастеров, а вот к российским оружейникам – вряд ли. Учитывая давнюю традицию насильственного прикрепления к производству большей части русской рабочей силы, оружейники, хотя и изолированные и малочисленные, во многих отношениях позволяют составить представление о типичной картине культуры русского труда в целом. Казенные оружейные заводы как самодовлеющие хозяйственные единицы характеризовались артельным, а не профессиональным сознанием.

В Западной Европе и Америке рост частного рынка и взаимозависимости между отраслями промышленности, а также между гражданским и военным секторами способствовал межотраслевому взаимопроникновению технологий. Однако в России замкнутость хозяйственных анклавов сводила к минимуму внешние контакты, усиливала отраслевую изоляцию и способствовала сохранению устойчивого дисбаланса между центральной и местной властью. Географическая и отраслевая изоляция элементов российской экономики препятствовала распространению информации, быстрому воспроизводству и освоению новых технических средств и заимствованных технологий. В частности, разделение гражданского и военного секторов экономики означало, что последний мало что вносил в первый.

Внутренний частный рынок стрелкового оружия практически отсутствовал, и в частном секторе никогда не имелось большого количества производителей, чьи возможности могли бы превзойти ограниченные возможности казенных оружейников. Положение усугублялось тем, что слишком мало было частных заводов, способных оказать помощь в случае чрезвычайной ситуации. Господствовало мнение, что, несмотря на перспективу прибыли, у частных владельцев не будет стимула нести расходы и соглашаться на риск модернизации завода после заключения контракта на поставки государству [Чебышев 18696:253]. Это негативное свойство, приписываемое частному предпринимательству, вынуждало правительство брать на себя двойную ответственность и заставило его сосредоточиться на промышленности, находящейся в государственной собственности. А вот частному сектору оно поддержки не оказывало. В отличие от американского правительства, авансировавшего частных производителей под свой заказ, русское неохотно тратилось даже на финансирование разработки экспериментальных моделей и оборудования, обучение конструкторов-оружейников и систематизацию организации труда. Необходимость именно государственной монополии на производство стрелкового оружия опиралась на фундаментальное недоверие к частным производителям и опасение впасть в зависимость от них. По общему признанию, индустрия стрелкового оружия – особый случай, но источник этого страха – недоверие к поборникам частной выгоды и предполагаемое хищничество индивидуальных предпринимателей в условиях дефицитной экономики – глубоко укоренился в российской культуре и в полной мере разделялся государством и обществом.

Существование самодовлеющих анклавов в сочетании с государственной монополией на производство стрелкового оружия усиливало разрыв между центральной властью и практической работой, идущей на периферии. Многие правительственные комиссии по разработке и испытанию оружия направляли предложения в центральные органы власти, в Артиллерийское управление и Военное министерство, но попытки добиться финансирования и поддержки исследовательских и проектных работ на периферии, то есть на самих оружейных заводах и связанных с ними предприятиях, последовательно отклонялись. Правительство с подозрением относилось не только к частной предпринимательской инициативе, но и к местной инициативе даже на собственных заводах. Такая несогласованность позиций центра и периферии замедлила рост станкостроительной промышленности, исследовательских и конструкторских центров, а также взаимопроникновение науки и практики, что является важной особенностью современной индустрии. Из самого факта наличия подобных несогласованностей можно было бы сделать очевидные выводы, но правительство не воспользовалось этой возможностью. Будучи собственником оружейных предприятий и контролируя централизованную систему закупок, оно лишь задним числом проявляло интерес к модернизации оружейной практики, особенно в Туле, на крупнейшем