Сората брел по пирсу, как сомнамбула, каждый шаг приближал его к краю, и Генри кричал, срывая горло. Здесь им двоим больше некому было помочь, и Генри выбивался из сил, упал, скатился по грязи и, поднявшись, успел увидеть, как тело его друга медленно, точно в самом дурном из снов, камнем падает в воду. Тихо, почти без всплеска. Только что он стоял на самом краю, секунда – и его не стало.

– Не-е-ет! – закричал Генри, и на бегу скидывая неудобную широкую ветровку, бросился за ним следом.

Вода была не просто холодной, она была обжигающей. В первую секунду боль пронзила все тело, и Генри начал тонуть. Его тянуло ко дну, руки и ноги не желали подчиняться. Он отчаянно забарахтался и сумел справиться с собой. Вода попала в легкие, глаза жгло, но Генри погрузился еще глубже, слепо шаря руками на глубине. Ничего не было видно, одежда стала слишком тяжелой, она сковывала движения, и чем глубже погружался Генри, тем меньше у него оставалось шансов выбраться обратно на поверхность. Но вдруг пальцы зацепили что-то, Генри потянул это на себя и, взявшись покрепче, толкнул свое тело вверх. Там, над головой, светлело небо, освещенное лунным сиянием. Генри тянулся к нему, выталкивая себя вверх могучими широкими гребками. Еще несколько страшных долгих секунд – и вода разомкнулась, выпуская его из своих объятий.

На берегу Генри сразу занялся Соратой. Он не успел нахлебаться как следует, и Генри надеялся, что его знаний и умений хватит, чтобы привести его в чувство. Но он был таким холодным! Белое лицо казалось мертвым. Это было так неправильно. Сората – это жизнь, это то, что заставляло Генри эти два года вставать по утрам, есть и улыбаться. Он был олицетворением всего, что Генри стремился сберечь и сохранить. Его маяк.

– Дыши, – попросил он. – Дыши же! Дыши! Дыши!

Он не понимал, что истерично кричит, роняя на распростертое на досках тело капли дождя, моря и слез. Губы у Сораты были холодными, как лед. Генри припадал к ним, делясь своим дыханием. И просил. Просил очнуться, не только словами – так, как умел. В конце концов, всегда ли им двоим нужны были слова?

Дождь усилился, смешивая сушу с океаном. Генри обессилено прижался щекой к груди Сораты, однако стучало лишь одно сердце, его собственное. Генри поднял взгляд и увидел девочку с бумажным фонариком. Она стояла совсем рядом, окруженная мягким теплым светом. Жаль только, лица не видно, оно скрыто за белой маской кабуки.

– Спаси его, – это все, что Генри мог сказать. – Я сделаю все, что ты хочешь. Просто спаси его, ведь ты же бог! Ты же можешь!

Девочка покачала головой, поставила фонарик на доски и исчезла. Свечка внутри вспыхнула раз другой, как большое красное сердце.

И потухла.

Генри не мог пошевелиться. Сидел до тех пор, пока Сората у его ног не выгнулся дугой и, закашлявшись, начал сплевывать воду. Он кашлял до изнеможения, цепляясь трясущимися ледяными пальцами за Генри, и из него лилась соленая вода. Когда это закончилось, Сората упал обратно и потерял сознание, и все же он был жив. Он был жив.

Генри поднял его на руки и понес прочь отсюда, куда угодно, лишь бы подальше от берега. Чем он теперь обязан островному богу, он старался не думать. Это было неважно, ведь за такое желание можно было заплатить любую цену.

В пустующем домике смотрителя царила полная темнота. Генри уложил Сорату на диван и положил фонарь рядом на столик, чтобы луч света падал точно на него. Пришлось выломать дверь, потому что ключи хранились только у Масамуне, зато теперь они с Соратой были в относительном тепле. Дождь уже вовсю барабанил по крыше и стучал в стекла. В гостиной не было одного стекла, и из дыр тянуло холодом и сыростью. Впрочем, холод был везде, но больше всего – в самом Генри. Сейчас, добравшись до безопасного места, он ощутил, что именно ему пришлось пережить за последние несколько часов. И хорошо еще, что все живы… Все, кроме Кутанаги, пока кроме него. Генри бросил быстрый взгляд на Сорату, все так же безжизненно лежащего на диване, подошел к нему и укрыл пледом. Получилось не сразу, замерзшие пальцы плохо слушались, тело колотило в ознобе. Следовало поскорее согреться самому и согреть Сорату.

Возле камина лежала охапка сухих дров, бумагой для розжига послужила стопка старых газет со стола. Спички пришлось поискать подольше – они валялись на полу, и в темноте такая мелочь была совершенно незаметна. Наконец, в очаге разгорелся огонь, затрещали поленья, уютный звук наполнил стылую темную комнату. Генри вернулся к дивану и потрогал пульс на шее Сораты. Биение было слабым, но, к счастью, все же прощупывалось.

– Ты меня слышишь? Эй?

Он отвел со лба длинные черные волоски и проверил температуру, хотя с такими холодными руками, как у него, в этом не было толка. Но Генри чувствовал, что должен делать хоть что-то. Бездействие изводило его.

Он снял мокрый свитер и повесил рядом с камином, пистолет, чудом не канувший на морском дне, положил на каминную полку, а сам сел на пол возле дивана и накинул на голые плечи край теплого пледа. От открытого огня тянуло приятным жаром, сознание плыло, отяжелевшие веки слипались.

Нельзя спать.

Сложно сказать, кто именно произнес это – сам ли Генри, пытаясь удержаться от сна, или это был совет кого-то извне. Кого-то, кто помогал ему, откладывая выплату долгов до только ему известного срока. Генри поворошил угли, подбросил дров – это были последние – и вернулся обратно. Сората пошевелился, натягивая плед на себя, и вдруг громко вскрикнул. Одновременно с этим глаза его распахнулись, и он вскочил, изрядно напугав Генри.

– Где я? Генри? – он растерянно моргал, озираясь, пока не увидел Макалистера. – Генри…

Лицо его разгладилось, он чуть расслабился, но уже секунду спустя снова напрягся. Генри же был настолько вымотан и опустошен, что даже не смог обрадоваться как следует. Просто вздохнул с облегчением, повернувшись, успокаивающе сжал его колено под покрывалом.

– Я рад, что ты, наконец, очнулся. Как себя чувствуешь?

– Очнулся? – казалось, Кимура пытался осознать происходящее, но у него не получалось. – Подожди, дай минутку.

Он сбросил плед и потер пальцами виски, взъерошил волосы, а потом отвел руку и посмотрел на срывающиеся с пальцев капли.

– Это не дождь, – сказал он уверенно. – Мы в доме смотрителя? Я не помню, как пришел сюда. Что происходит? Ты…

Он резко замолчал, губы плотно сжались, будто он насильно подавил рвущиеся с языка слова. Эта пауза очень не понравилась Генри, более того, он догадывался, чем она вызвана.

– Ты помнишь, как хотел себя…

– Я не собирался себя убивать!

В отблесках огня его карие глаза казались вишневыми. Их пристальный твердый взгляд о многом сказал Макалистеру, о чем сам Сората пока не сказал.

– Я тебе верю.

– Нет, не веришь, – процедил Кимура холодно. – Не знаю, кто внушает тебе все эти глупости обо мне, но им ты готов поверить, а мне больше нет.

– Глупости – это то, что ты сейчас говоришь! – Генри хлопнул ладонью по дивану, и Сората чуть вздрогнул от неожиданности. Совсем как раньше. – Ты не можешь поспорить, что ведешь себя странно, у тебя с собой пистолет, ты запираешься в комнате и скрываешь от меня лечение в психиатрической клинике. Неужели ты думал, что я не пойму?