Ее трясло от мысли, что она едва не чихнула, едва не оказалась в лапах у тролля по имени Фолкерк. За последние два дня Эмити пережила немало безумных приключений, но всегда оставалась оптимисткой, чертовски уверенной в собственных силах. Теперь же она поняла, что храбрость, выносливость и самонадеянность – это еще не все, если не добавить хотя бы капельку удачи, ведь в ином случае ты чихнешь, или кашлянешь, или пукнешь – и тебе конец. Сейчас она чувствовала себя особенно беззащитной. Наверное, потому, что в руках не было жестянок с консервированными грушами. Эмити вновь взялась за свое смехотворное оружие, но руки у нее так дрожали, что одна банка выскользнула из пальцев и с грохотом упала на пол.

Эд Харкенбах лихорадочно шарил по карманам – а карманов у него было больше, чем отделений в саквояже у фокусника, – и приговаривал, что надо же, какой конфуз, наверное, ключ ключей остался рядом с сейфом.

Вдалеке завыла еще одна сирена, на сей раз – патрульного автомобиля. С лестницы донесся топот: судя по всему, отважные копы решили не дожидаться подмоги.

Джеффи прикинул, не стоит ли приставить к двери высокий комод, но, если ключ лежит в кабинете Дюка, на столике рядом с оружейным сейфом, баррикадироваться бессмысленно. Что касается ключа Джеффи, тот остался в другом мире. Во время завтрака Джеффи решил выложить его на стол, чтобы не рыться в кармане, если случится что-нибудь нехорошее. Не мог же он знать, что их станут травить газом и что Эд, растяпа, кладет ключи не на место, а куда попало.

– Бросьте оружие! – крикнул один коп. – Открывайте дверь и ложитесь на пол, на самом видном месте! И чтобы руки в стороны!

Приказ был вычурный, многословный, и Джеффи подумал: неужели жизнь свела его с парой ковбоев, склонных к бессмысленному риску? Ему не хотелось здесь умирать, не хотелось садиться в тюрьму, проводить долгие годы за решеткой, в нескольких мирах от Эмити и Мишель, не хотелось бросать своих девочек, ведь без него они не выживут. И еще ему не хотелось убивать копов, добропорядочных стражей закона. Однако он встал сбоку от двери, сделал глубокий вдох, представил, что он – Аль Пачино в фильме про бандитов, и проорал громче сирены:

– Я вас всех тут поубиваю, на хрен, так, что мозги по стенкам!

– Ах вот он где, – сказал в это время Эд. – И с чего я сунул его в задний карман? Ведь никогда не ношу его в заднем кармане.

Джеффи подошел к Харкенбаху и крепко схватил его за руку:

– Эд, ради всего святого, бежим отсюда, пока они думают, что здесь засел Диллинджер.

– Возьмите ружье.

Джеффи схватил с кровати ружье.

Указательным пальцем ученый коснулся круглой кнопки на ключе, и устройство немедленно ожило. Не было ни четырехсекундной задержки, ни тусклого серого свечения. На экране сразу же появились три кнопки: «ДОМ», «ВЫБОР» и «ВОЗВРАТ».

– А почему мой тормозит? – спросил Джеффи.

– Потому что его разработал Эд из вашего мира, а он не такой смышленый, как я.

С этими словами смышленый Эд нажал на кнопку «ВОЗВРАТ».

Уверенный в собственном бессмертии, Фолкерк все же встал справа от косяка, повернул ручку и распахнул дверь. На пороге лежали пакеты с фасолью. Сжимая в обеих руках пистолет, Фолкерк заглянул в кладовку и увидел там заносчивую девчонку, а у ее ног – жестянку консервированных груш.

Самый прекрасный день его жизни вмиг сделался еще прекраснее.

– Выходи, – приказал Фолкерк.

– Не выйду.

– У тебя нет выбора. – Он направил пистолет ей в лицо, но эта упрямая скотина уселась на пол.

Фолкерк собирался ее убить. У него не было никаких предубеждений насчет детей. Он уже убивал их, хоть и нечасто, всего пару раз. И плевать, что скажут его люди, потому что они ничего не скажут, им все равно, что будет с этой мерзавкой. Никто не напишет на него рапорт, а если напишет, то никаких последствий не будет, разве что доносчика казнит кто-то из безжалостных агентов теневого государства. Всем известно, каковы ставки в этой игре. Все знают, что от них требуется, и если Фолкерк прикончит девчонку, остальные вздохнут с облегчением: меньше мороки для кого-то из парней.

Однако Фолкерку не хотелось убивать ее в кладовке. Нужно вытащить ее оттуда, усадить за кухонный стол, и пусть ждет, пока не проснутся Пеллафино с матерью. Пусть посмотрит, как он сперва убьет Мишель, а потом Дюка. Пусть поймет, что зря она перед ним выеживалась. Перед ним, убийцей полубогов, у которого весь мир в кармане – даже не один мир, а великое множество миров. Перед человеком, которого не смогли остановить даже пули. Перед человеком, у которого ничего не болит. А ведь всю жизнь, с самого раннего детства, он мучился от душевной боли. Все смотрели на него как на говно, мать-эгоистка умерла, не подумав о сыне, а отец, козел похотливый, сменял его на секс-бомбу и оставил парня без наследства. Чтобы продраться на верхушку карьерной лестницы, чтобы попасть в кабинеты супербогатых людей, Фолкерк лизал ботинки, целовал зады и шел на любые мыслимые унижения, но эти времена остались в прошлом. Теперь у него есть ключ, единственный ключ в этом мире. Теперь Фолкерк свободный человек, властелин судьбы – и своей, и этой Эмити.

Он убрал пистолет, вошел в кладовку и стал кричать девчонке, чтобы та вставала. Она свернулась, как мокрица, и Фолкерк выдал ей крепкую затрещину, а потом вторую, схватил за волосы и вытащил, орущую, из кладовки на кухню. Девчонка изо всех сил молотила его кулачками, но толку-то. Он дернул ее за волосы так, что чуть их не вырвал, и крик ее превратился в тоненький писк, словно пищал не человек, а электроприбор. Фолкерк был так разъярен, что едва не забыл о своем решении убить ее позже. Ему хотелось разделаться с ней прямо сейчас, наступить ботинком ей на лицо, растоптать эту ехидную физиономию, чтобы девчонка наконец перестала над ним насмехаться.

Отрикошетив от Суавидад-Бич, в котором Эмити давно погибла, Джеффи оказался в том городе, где она была еще жива, хоть бы она была еще жива, потому что иначе все, конец, он такого не выдержит, и не важно, что в мультиверсуме множество миров, где его дочь по-прежнему дышит и говорит, ведь только одну-единственную Эмити он любит вот уже одиннадцать лет. Да, он способен полюбить и остальных – кто бы сомневался! – но с этой Эмити они прожили много тысяч дней, делили все радости и горести, сталкивались с одними и теми же превратностями судьбы, эта Эмити – главное его достояние. А другая, пусть почти такая же, уже не будет той Эмити, которую он воспитал. Нет, с такой потерей Джеффи не справится. Если он подвел свою дочь, не сумел ее спасти, то проживет остаток жизни – единственной своей жизни, имеющей для него значение, – в беспросветном отчаянии.

Воздух в спальне у Пеллафино оказался совершенно чистым, словно никакого газа тут и не было, и Джеффи даже подумал, что ключ забросил их с Эдом куда-то не туда. В доме было тихо. Приятно было отдохнуть от завываний сирены, но Джеффи совсем разволновался: ведь тишина могла означать, что Фолкерк уже закончил здесь свои дела и спасать больше некого.