Получается, он находится с адресантом в таких отношениях, что их обнародование представляется крайне нежелательным. Кто это, по-твоему, может быть? Сообщник?

Глория пожала плечами.

— Почему бы и нет? Но есть другая версия. Предположим, убийца приходит в церковь и на исповеди признаётся отцу Бэйзилу в совершённых преступлениях. Тайна исповеди не позволяет священнику изобличить душегуба, но он жаждет остановить кровопролитие. Преступник понимает, что его судьба висит на волоске, и принимает меры.

— Угрозы? — удивился я. — Но зачем тогда было исповедоваться?

— Ты забываешь об отпущении грехов. Возможно, первым порывом убийцы было раскаяние.

— Отец Бэйзил не мог дать ему прощение, — возразил я. — Исповедаться ещё не значит получить отпущение.

— Так, может, всё дело в этом? Убийца, религиозный фанатик, хочет убедить приходского священника простить ему грехи и для этого вступает с ним в тайную переписку. Хорошо бы последить за отцом Бэйзилом. Но едва ли у Абрамсона найдутся люди, способные сделать это незаметно.

— Это верно, — согласился я. — Тем более, что здесь их все хорошо знают. А если о слежке станет известно преступнику, жизнь отца Бэйзила окажется в опасности, ведь убийца наверняка решит, что его предали. Он может запаниковать и скрыться. Придётся заняться этим самому.

Глава 60

Однако в гостинице мы решили, что слежкой займётся Глория. Ей не терпелось заняться чем-нибудь, а я хотел перекусить, выпить лимонада и посетить мудреца в мире Чёрного зиккурата, поэтому возражать не стал.

Однако вскоре заявился Абрамсон.

— Помните, вы просили выяснить, нет ли в Доркинге людей, которые могли ожидать в гости убитую рыжеволосую женщину? — спросил он сходу. — Так вот. Никто её не знает, не видел её и не слышал о ней. Стоило возиться!

— Поверьте, стоило, — сказал я. — Теперь нам, по крайней мере, известно, что она прибыла в город тайно.

— Может, у неё просто нет здесь знакомых.

— И что же она здесь тогда собиралась делать?

Абрамсон пожал плечами и жадно уставился на мой лимонад.

— Хотите? — предложил я. — Сегодня очень жарко.

— Не окажусь.

Полковник залпом выдул весь стакан.

— Не имею представления, чем она тут намеревалась заняться, — сказал он. — Какая разница? И вообще, кто-нибудь из опрошенных мог и соврать, но только мы этого не узнаем. Почему эта женщина так вас беспокоит?

— Потому что её убили.

— Не её одну.

— Но только она остаётся до сих пор неопознанной. А как продвигаются раскопки усадьбы Зальмов?

— Бессмысленная затея! — кисло поморщился Абрамсон. — Никак не продвигаются. Люди копают, нашли несколько камней, но вытащить их, разумеется, не удалось — человеческими силами не обойтись. Впрочем, скорее всего, это часть стены или подвального помещения. Вы настаиваете на том, чтобы они продолжали рыться в этих развалинах?

— Безусловно. Держите меня в курсе хода раскопок.

Абрамсон в ответ только махнул рукой и досадливо поморщился.

Когда он ушёл, я решил изменить планы и съездить в Ванделисс.

Именье Арманов представляло собой длинный трёхэтажный каменный дом с покатой железной крышей и шестью башенками. Стрельчатые окна были задёрнуты плотными синими шторами.

Между домом и высокой чугунной оградой простирался парк, некогда тщательно спланированный, а теперь заброшенный, но, в целом, довольно живописный. Вязы стояли здесь рядом с елями и липами, крючковатые ветки переплетались с молодыми буйными кронами, полыхавшими цветами осени.

От ворот к крыльцу вела узкая гравийная дорожка. Нигде не было видно ни души, так что я нажал кнопку электрического звонка, установленного на воротах.

Пришлось ждать минут пять прежде, чем на дорожке появился неторопливо бредущий лакей в длинной тёмно-зелёной ливрее с жёлтыми отворотами. В руке он держал большое стальное кольцо с нанизанными на него ключами. Подойдя и окинув меня недовольным взглядом, спросил:

— Чего изволите?

Голос у него был глуховатый, с небольшой хрипотцой — будто простуженный. На вид лакею можно было дать лет тридцать с небольшим. Худощавый, низкорослый, с крепко вылепленным смуглым лицом и чёрными гладкими волосами, аккуратно зачёсанными за хрящеватые уши и блестевшими от густо наложенной помады. Индус, что ли?

— Меня зовут Кристофер Блаунт, — представился я. — Расследую убийство госпожи Арман. Мне нужно поговорить с мужем покойной.

Лакей пару секунд помолчал, словно размышляя, стоит ли меня впускать, затем нахмурился:

— А удостоверение у вас есть?

Я показал корочку частного детектива и выданную Глорией бумажку, где указывалось, что я принимаю участие в расследовании в качестве полицейского консультанта.

Лакей некоторое время глядел на документы, затем сказал:

— Ладно, входите.

Подобрав нужный ключ, он отпер ворота и слегка отодвинул решётчатую створку, чтобы я мог протиснуться.

Мы пошли по дорожке к дому. Гравий хрустел у нас под ногами. Лакей брёл молча, опустив голову. Я понял, что он относится к тому типу слуг, которые стараются максимально отмежеваться от своих хозяев и делают вид, будто ничто, происходящее с теми, их не касается. Разговаривать с подобными людьми бессмысленно: всё равно скажут, что в чужие дела не лезут, и будут стоять на этом до конца. В частных школах слуг готовили иначе. Их учили преданности. Они секретов тоже не выдадут, но по иной причине.

Как детективу, мне больше по душе слуги, подслушивающие и подглядывающие, а главное — готовые поделиться информацией.

Когда мы поднялись на крыльцо, лакей отпер входную дверь одним из своих гротескно-больших и старых ключей и пропустил меня вперёд.

Я оказался в просторной гостиной, обставленной с большим вкусом и знанием современной моды. На стенах висели картины в массивных рамах. Кресла и диван, обитые красным плюшем, располагались так, чтобы из большого окна на них падал свет. Паркетный пол устилал ковёр с коротким ворсом и причудливым рисунком, в котором трудно было угадать какое-либо содержание — зато в сочетании красок и линий чувствовалась тщательно продуманная мастером гармония.

Слуга, гремя ключами, пробормотал, что сообщит хозяину о моём приходе, и поплёлся вверх по широкой деревянной лестнице, полукругом уходившей на второй этаж. Дом, судя по всему, был спланирован так, чтобы на остальные этажи можно было попасть из внутренних переходов, прихожая же представляла собой что-то вроде анфилады.

Я сел в кресло и стал ждать. Заодно немного осмотрелся. Картины представляли сцены из жизни знати: охота, прогулки на лошадях и возле реки, праздники и карнавалы. Они были подобраны с большим, и я бы сказал, женским вкусом. Кроме того, в глаза бросались весьма симпатичные безделушки, расставленные по комнате. Например, на столике в углу стояла расписанная вручную греческая ваза, на каминной полке красовалась коллекция вырезанных из слоновой кости фигурок индийских божеств. Видимо, хозяева были заядлыми путешественниками, и я почти не сомневался, что в других помещениях