class="p1">— Ты, пьян! — сказала мне жена. — Тебя ждет диван. — Я возражать не стал, хотя нужно было. Мне бы настоять. Я не настоял и тем самым еще сильнее отдалился от нее. Отчуждение началось именно в тот момент, когда я, вытащив из гардероба пастельные принадлежности, осторожно, хотя сына не было дома — он находился у бабушки и дедушки — отправился на диван.

Жизнь наша дала трещину — изменилась. Светлана Филипповна теперь не нежилась на постели. Она снова, как и раньше еще затемно поднималась с постели и торопилась на работу. Я знал, работы у нее нет. И она это знала. Но Зорова как ей не было трудно — держала дисциплину. Она все делала, чтобы найти эту самую работу. И нашла. Я это понял тут же, когда однажды увидел ее обшаривавшей книжные полки. Она искала книги — учебники для обучения итальянскому языку. Скрыть ей от меня ничего не удалось. Я, не дожидаясь, когда она спуститься вниз по лестнице тут же спросил:

— Зачем тебе дался этот итальянский?

— Надо! — ответила Светлана Филипповна. — Анатолий Никитич заключил соглашение с итальянцами. Я думаю, что через месяц, другой меня ждет командировка в Италию.

После поездки в Италию Светлана Филипповна предстала передо мной, и я не узнал ее. Передо мной была чужая женщина. У меня не было желания жить с нею вместе. Она стала другой. Другой ее сделала эта самая Италия. Она о ней только и говорила. Там все было лучше. Олег Анатольевич не раз бывавший за границей сказал мне, что сейчас для нас «заграница» — это уровень и спокойствие той бывшей нашей развалившейся страны. У нее ностальгия о прошлом. Это должно пройти, пройдет. Я успокоился. Но зря, ностальгия не прошла.

Однажды я не выдержал и сказал Светлане Филипповне:

— Ты отца — Филиппа Григорьевича обидела, а теперь хочешь и меня выставить за двери — все делаешь, чтобы я уехал. Я уеду! — и принялся собирать вещи.

— Максим, — обратился я к сыну. Он тогда уже был можно сказать достаточно взрослым — заканчивал среднюю школу и мог ответить сам за себя. — Ты, как со мной или же хочешь остаться с мамой? — Максим не долго думал, решил с матерью ему будет лучше. Он паренек был практичный. Светлана Филипповна привезла ему из-за границы много подарков. Я думаю, что эти самые подарки его и прельстили. А еще я был к нему очень требовательным, часто контролировал, а Максим желал свободы. Получить ее он мог, находясь с матерью. Она часто и подолгу отсутствовала — дома не бывала.

— Да, я с мамой! — ответил мне Максим и опустил вниз глаза.

— Ну, хорошо! — жестко подтвердил я его выбор и, собрав вещи, переехал к родителям.

Николай Валентович и Любовь Ивановна недоумевали. Но не выгнали меня, приняли. А что они могли сделать. Я их сын. К тому же я был прописан ни где-нибудь там, в микрорайоне, а здесь в доме дорогом мне с детства. Этот дом, если я и Светлана продолжали бы жить вместе, помог бы нам. Я только его и чувствовал своим, разрывался: микрорайон — старый город. Сейчас мне было хорошо. Здесь на меня с каждым прожитым днем снисходило умиротворение, хотя я и был разочарован. Зеленые глаза Светланы уже не горели желанным огнем. Она была не моя.

— Не переживай Андрей! — успокоил меня отец. — Все еще образумиться. Побудь один и реши для себя, что тебе нужно.

Не знаю, каким образом стало известно Валентине о моем переезде к родителям, возможно, Светлана при случайной встрече с нею, не желая того сообщила Пресновой, а та нашла возможность навестить меня в колледже и, разыскав после окончания занятий, посочувствовала:

— Андрей Николаевич, — сказала она очень уж официально, — в жизни не всегда все гладко. Я ведь тоже одна. Да, одна! — повторила Валентина и часто-часто задышала. — Мой…, — она хотела сказать муж, но не сказала, — твой друг спился. Я его выгнала. — Она помолчала немного, а затем, уходя, сказала:

— Одиноко мне. Очень одиноко. Зашел бы вечером как-нибудь, а? — Я ничего не ответил. И не мог, я весь дрожал. Меня тянуло к Валентине. После ее ухода я позвонил матери, сообщил, что поеду, съезжу, повидаю Максима и Светлану. — Тебя, что, не ждать? — услышал я голос Любовь Ивановны и ответил: «Не ждите». — Вечером я забрался в свой старенький «Жигуленок» и поехал в микрорайон. Я должен был увидеть Светлану. Она должна была меня вывести из состояния прострации — спасти.

Легко и проворно я взбежал по лестнице, поднялся на третий этаж, достал ключи — они у меня были с собой, я их не оставил, долго стоял у двери, словно раздумывая, затем толкнул ключ в замочную скважину. У меня ничего не получилось. Замок, отчего то оказался другим. Ключ просто не подходил. Я принялся с остервенеем давить на кнопку звонка, за дверью кто-то завозился. Однако дверь мне никто так и не открыл. Я плюнул тут же на пол и от обиды бросился по ступеням вниз. Меня в этом доме — квартире никто уже не ждал. Не хотел ждать!

Нервно, со злобой я забрался в «Жигуленок», долго сидел ничего не предпринимая, затем завел двигатель и поехал по пустынной улице. Я не знал, куда мне деваться. Дома меня уже не ждали. Мне, отчего-то тут же сразу пришли на память слова Валентины: «Одиноко мне. Очень одиноко. Зашел бы вечером как-нибудь, а-а-а?» — я решил, поеду к ней. Дорога была длинной. Я долго петлял по городку. Что-то меня сдерживало: не мог найти дом Валентины. Он был простым обычным — деревенского типа. У нас в городке много было таких. Я не раз бывал в нем. Меня когда-то с собой водил Виктор. Я уже было хотел свою затею бросить, но тут вдруг свет фар вырвал его из темноты, уперся прямо в окна, «Жигуленок» стал как вкопанный — правая нога уперлась в педаль тормоза помимо моей воли. Минут пять я сидел не двигаясь, затем выключил свет, машинально выполнил необходимые действия, чтобы заглушить двигатель, вылез из автомобиля, закрыл его. На меня дохнуло холодным ветром и захотелось тепла. Мелькнула мысль забраться снова в машину — нет. Она уже остыла. Да и от ее тепла мало будет толку. Я перешагнул через палисадник, подобрался к окну, осторожно пальцем постучал по стеклу. Скоро в доме радостно вспыхнул свет, на шторах я увидел соблазнительные тени, затем отодвинулась штора, и в окне показалось лицо Валентины:

— Кто