Делать ничего не хотелось. Хотелось лечь – и лежать, лежать… До самого конца… До смерти… Или, может, до чудесного освобождения… Удивительно: насколько быстро подвал без окон, скудная еда и грубое обращение приводят человека в состояние депрессии…

«Не поддавайся!.. – сказала она себе и, чтобы лучше дошло, даже ущипнула за руку. – Ты должна использовать свой шанс! Должна бороться!»

Надежда засунула руку под матрац и нащупала свое оружие: железный штырь от панцирной кровати. Там же лежали три стальных метательных набалдашника.

Девушка взяла стержень в правую руку и сделала несколько выпадов – словно ударов кинжалом. Вспомнилось, как однажды она попросила Диму «научить ее каким-нибудь приемчикам».

– Зачем тебе? – лениво спросил тогда Димка.

– Защищаться.

– Зачем тебе защищаться, если я с тобой? Я тебя и защищу.

– А если тебя вдруг не окажется рядом?

– Окажусь, окажусь, куда же я денусь?..

«Ох, Дима, Дима!.. Где ты сейчас? Ищешь ли меня?.. Или заявил в милицию о моей пропаже, а сам спокойненько спишь, ешь, работаешь?.. С девчонками своими бесконечными кадришься?..»

Вспоминать о Диме было больно – даже нестерпимо больно. Поэтому Надя попыталась сконцентрироваться не на нем самом, а на том, что он рассказывал ей тогда о самообороне.

«У человека самые уязвимые точки – это: глаза – раз. Шея и горло – два. Пах – три. Если ты бьешь – бить надо туда. И не голой рукой, а, например, шляпной булавкой. Или вязальной спицей. А для чего, думаешь, многие девушки возят с собой в сумочке вязанье?.. Но самое главное – это не трусить. И если ты решила нанести удар – бей! Бей – а не раздумывай и не рефлексируй! Бей – будто у тебя рефлекс срабатывает: быстро, сильно, хладнокровно. И безо всяких колебаний».

Надя немного прорепетировала удар. Представила перед собой маньяка. Его уродскую обезьянью маску или марлевую повязку.

«А он хоть и не высокий, но здоровый в плечах и мощный… А ну-ка, Надька, не колебаться и не задумываться! Бить! Раз! Два! Три!..»

Надежда надеялась, что она разбила камеру в своем узилище вдрызг. И что у маньяка нет здесь запасной, дублирующей.

«Главное – решиться, – сказала она самой себе, запыхавшись и садясь на железную кровать. – А потом – выполнить свое решение».

В этот момент за стальной дверью послышались шаги.

* * *

Кай проснулся рано. За окнами еще было совсем темно. Он испытывал, как всегда после приема дозы, легкое головокружение и тошноту. И движения были немного не скоординированными. И еще Кай чувствовал разочарование, будто он вчера побывал на ярком, радостном празднике, где его все любили и он всех любил. Но сегодня праздник кончился, и осталось лишь одиночество и похмелье. И хотелось, ужасно хотелось снова устроить торжество – но это означало новую дозу. И новое удовольствие. А потом – разочарование, еще более горькое. На это он пойти не мог. Столь частое потребление наркоты означает скорейшую зависимость и полную потерю себя.

А ведь ему еще нужно выполнить свою Миссию. И он, как никогда раньше, близок к полному ее завершению.

Обе девчонки находятся в своих камерах. С обеими он может делать все, что угодно.

Начать, пожалуй, надо с Митрофановой.

Ойленбург небось еще даже не проснулась. Он вколол ей вчера такую дозу, что она не сможет очухаться до самого вечера.

А Митрофанова… Нет, он передумал. Он не станет на нее тратить дозу. Ни одну. Нет, нет. Во-первых, дозы жалко. Во-вторых, слишком неявной будет месть. Слишком поздно наступит расплата. Когда там она начнет мучиться!.. Когда еще начнутся ломки!.. А сначала-то ей будет хорошо. Очень хорошо. Совершенно не нужно делать ей такой подарок.

Он, пожалуй, начнет сегодня с Митрофановой в духе Бахаревой. Он станет отрезать от нее по маленькому кусочку. По пальчику. Ему некуда спешить.

Все равно они обе, и Митрофанова, и Ойленбург, должны умереть. Так почему бы от этих смертей не получить максимальное удовольствие? А самое большое удовольствие получает только тот, кто умеет его растягивать.

Кай оделся в салатовые одежды хирурга – новую пару. Старую он бросил в стирку.

Он не терпел беспорядка и грязи. Пожалуй, надо заставить Ойленбург прибраться в комнате. Вручить ей ведро и половую тряпку. Это будет для нее первая стадия устрашения: прибрать камеру от следов крови Бахаревой.

* * *

Жанне Ойленбург снился страшный сон. Потрясающе тоскливый и тягостный.

Сначала она куда-то ехала. Двигалась в закрытой повозке – причем лежала на голом и очень холодном полу. От озноба она вроде бы просыпалась и пыталась найти теплое местечко или хотя бы накрыться одеялом – но тут выяснялось, что она не в состоянии пошевелить ни руками, ни ногами. И ее снова начинали преследовать холод и тряска.

Потом ей как-то удалось во сне чуть согреться и улечься на мягкое. Однако она все равно не могла пошевелить ни руками, ни ногами. А когда она вроде бы открывала глаза, то видела перед собой страшную картинку: кирпичные некрашеные стены, забрызганные чем-то темно-красным, похожим на кровь. И Жанна снова проваливалась в вязкую темноту, мечтая о том, чтобы жуткий сон наконец кончился и она оказалась бы в своей постели…

* * *

Надежда услышала шаги похитителя и приняла невинную позу: она сидит на кровати, тягостно уронив голову. Но ее левая рука – так, чтобы не было видно от двери, – сжимала у бедра железный стержень.

А когда ключи загремели в замке – она быстро вскочила, подбежала к выходу и прижалась к стене. Когда вошедший распахнет дверь, он окажется рядом с нею. Свое оружие она переложила в правую руку и крепко сжала.

Дверь открылась. Похититель, наверное, удивился, не увидев никого в комнате, – однако еще до того он присел, чтобы поднять с пола баллон с водой для умывания, тарелку каши и бутылку с минералкой.

Надя глубоко вдохнула, сделала шаг вперед и ударила. Она не понимала, куда целила, – однако судьба благоволила ей. Удар пришелся маньяку в горло, под левым ухом. Он что-то вскрикнул и схватился за шею рукой.

Баллон с водой выпал из его рук. Плошка с кашей грохнулась на ступени. От удара похититель скорчился и согнулся.

И тогда Надя ударила еще – на этот раз в затылок, ровно туда, где кончалась кромка хирургической шапочки. Похититель вскрикнул, упал на колени, а потом завалился на бок.

Путь был свободен! Надежда даже оторопела от столь неожиданной удачи. Она вдруг поняла, что ни на секунду не верила в победу и напала на маньяка лишь потому, что мама всегда, с раннего детства, внушала ей, что в любой ситуации надо идти до конца. А потом то же самое ей проповедовал Дима…

Из-за того, что успех дался ей слишком легко, Надя помешкала несколько мгновений – неужели свобода?.. Но после секундного промедления она бросилась прочь из своей темницы.