- Он подъедет в следующем такси, - сказал Кронский. - Ему нужно позвонить.

- Да, - вдруг спохватившись, крикнул он мне, - а как же твоя жена?

- Все в порядке, - ответил я и помахал им рукой.

Вернувшись обратно в дом, я обнаружил портфель Кромвеля и мелочь, выпавшую у него из карманов. Открыл портфель, увидел в нем множество документов и несколько телеграмм. Последняя была из министерства финансов: в ней Кромвеля просили непременно позвонить в полночь какому-то лицу - позвонить срочно. Я съел сандвич, просматривая юридические документы, выпил еще бокал вина и решил позвонить в Вашингтон от имени Кромвеля. Чтобы связаться с человеком на другом конце линии, пришлось затратить чертовски много усилий; когда это удалось, мне ответил сонный, хриплый и раздраженный голос. Я сказал, что у Кромвеля сейчас некоторые трудности, но что он позвонит завтра утром.

- А вы? Кто вы такой?… - настаивая, несколько раз повторил голос.

- Он позвонит вам утром, - проигнорировав вопросы, ответил я. И повесил трубку. Выйдя наружу, я побежал изо всех сил. Я знал: он позвонит снова. И боялся, что он напустит на меня полицию. Чтобы добраться до телеграфной компании, я сделал довольно большой круг, а оттуда послал телеграмму Кромвелю, в отель «Коммодор». Моля Бога, чтобы Кронский благополучно доставил его туда. Уже выходя с телеграфа, я вдруг спохватился, что Кромвель может не получить сообщение аж до следующего полудня. Дежурный, чего доброго, передаст ему телеграмму только после того, как Кромвель проспится. Я зашел еще в одно кафе и позвонил в «Коммодор», настаивая, чтобы ночной коридорный разбудил Кромвеля сразу же, как только в отель поступит телеграмма.

- Облейте его холодной водой из графина, если понадобится, - сказал я, - но убедитесь, что он телеграмму прочитал… это вопрос жизни и смерти!

Когда я вернулся, Мона прибирала в квартире.

- Кажется, вы порядком повеселились, - сказала она.

- Порядком, - подтвердил я.

Я увидел валявшийся на полу портфель. Он понадобится ему, когда он будет звонить в Вашингтон.

- Слушай, - сказал я, - надо поскорее найти такси и передать эту штуку Кромвелю. Я просмотрел бумаги внутри. Это динамит. Их небезопасно держать у себя.

- Езжай сам! - сказала Мона. - Я слишком устала.

Так я снова оказался на улице и спустя некоторое время подъезжал к отелю, как и предсказывал Кронский, в следующем такси. Войдя в отель, я обнаружил, что Кромвель уже удалился к себе в номер. Я добился, чтобы коридорный отвел меня к нему. Кромвель лежал на неразостланной постели в одежде, шляпа лежала рядом. Я опустил портфель ему на грудь и на цыпочках вышел вон. Затем велел коридорному отвести меня в контору к администратору, объяснил тому, в чем дело, и заставил коридорного засвидетельствовать, что я в его присутствии положил портфель на грудь Кромвелю.

- Назовите, пожалуйста, свое имя! - попросил администратор, несколько настороженный экстраординарностью моих действий.

- Пожалуйста, - сказал я, - доктор Карл Маркс из Политехнического института. Если возникнет какое-нибудь затруднение, можете позвонить мне утром. Мистер Кромвель, агент ФБР, - мой друг. Он выпил чуть лишнего. Надеюсь, вы за ним присмотрите?

Разумеется, - сказал администратор заметно встревоженным голосом. - Вам можно позвонить в любое время?

- Да, я пробуду там весь завтрашний день, - сказал я. Но если я выйду, спросите мою секретаршу мисс Рабинович, - она знает, как со мной связаться. А сейчас мне нужно немного поспать… завтра в девять мне надо быть в операционной. Большое спасибо вам! Доброй ночи!

Коридорный проводил меня до вращающегося турникета. Моя болтовня, по-видимому, произвела на него глубокое впечатление.

- Вам такси, сэр? - спросил он.

- Да, - сказал я и вручил ему найденную на полу мелочь.

- Большое, большое вам спасибо, доктор, - сказал он, кланяясь, шаркая ножкой и одновременно подводя меня к такси.

Я велел таксисту отвезти меня на Таймс-сквер. Там выбрался наружу и поспешил в подземку. Подойдя к кабине для размена, я вспомнил: черт, у меня же не осталось ни цента! Последний четвертак я шоферу отдал. Я поднялся вверх по ступенькам и встал у кромки тротуара, задаваясь вопросом, где и как достать нужную позарез монету. Мимо прошел ночной посыльный. Я всмотрелся в него: незнакомый ли? Затем вспомнил о Гранд-Сентрал. Наверняка там я найду кого-нибудь из знакомых. Я пошел к Гранд-Сентрал, бодро прошествовал вниз по аппарели, и, конечно же, там за конторкой сидел необъятный, как сама жизнь, мой старый друг Дриггс.

- Дриггс, не одолжишь мне пять центов?

- Пять центов?- удивился Дриггс. - Вот тебе доллар! - Мы поболтали с минуту, и я снова нырнул в подземку.

В голове у меня все время вертелась фраза, которую Кромвель несколько раз повторил в начале вечера: «Мой друг Уильям Рэндольф Херст». Я нисколько не сомневался в том, что они друзья, пусть Кромвель и был слишком молод для закадычного дружка газетного короля. Чем больше я думал о Кромвеле, тем больше он мне нравился. Нужно обязательно еще повидаться, тип любопытный. Дай Бог, чтобы он не забыл перезвонить тому человеку. А интересно, чего он обо мне подумает, когда поймет, что я рылся в его портфеле?

Мы встретились только через несколько дней. На этот раз У папаши Московица. Мы - то есть Кромвель, Мона и я. Встретиться предложил он. На следующий день он отбывал в Вашингтон.

Чувство неудобства, которое могло бы возникнуть при встрече с ним, под воздействием его теплой улыбки и сердечного рукопожатия вмиг развеялось. Кромвель сразу же сказал, как благодарен он мне за все, что я для него сделал, не пускаясь в детали, но взглянув так, что я понял: он знает все.

- Вечно я попадаю впросак, выпив лишнего, - сказал он, чуть покраснев. Вид у него был еще более мальчишеский, чем в тот вечер, когда я с ним познакомился.

Мне показалось, что ему не больше тридцати. Теперь, когда я знал истинное место его работы, меня еще больше изумляла его свободная и беззаботная манера держаться. Он вел себя как человек, у которого нет никаких обязательств. Просто молодой преуспевающий банкир из хорошей семьи.

По-видимому, они с Моной говорили о литературе. Как и прежде, он притворялся, что за современной литературой совсем не следит. Всего-навсего заурядный бизнесмен, немного соображающий в финансах. Политика? Это выше его понимания. Ему хватает работы в банке. И только иногда, раз-другой, небольшой кутеж, хотя вообще-то он домосед. И, кроме Вашингтона и Нью-Йорка, пока ничего не видел. Европа? Конечно, ему очень хотелось бы съездить в Европу. Нос этим, пока он не может позволить себе настоящий отпуск, придется обождать.

И ему, судя по всему, очень неловко, что единственный язык, которым он владеет, - английский. Но язык, наверное, все же не главное. Были бы хорошие связи.

Я прямо-таки наслаждался, слушая, как он излагает нам свою легенду. Но ни словом, ни жестом его не выдал. Я не осмелился бы поведать то, что о нем знал, даже Моне. И он, по-видимому, понимал, что мне можно верить.