В буфете хранились бутылки. Покрытая чехлом мебель превратилась в стойку. Вазы были сняты с высоких табуреток, стулья стояли возле имеющихся столов.

У Евы было немного сухого мартини, и некоторые леди имели наперсточного размера рюмочки, а мужчины пили преимущественно пиво, наливавшееся из металлического бочонка, умело упрятанного в огромную подставку для журналов.

Как я это обнаружила?

Совершенно случайно.

И оказалось, что мои подопечные превратились в очень счастливых людей. Они никогда не напивались допьяна, и никто не причинял никакого беспокойства. Но, конечно, это было нарушение закона. Запрещалось продавать алкогольные напитки без лицензии. Нигде и никому. И особенно в медицинском учреждении, где существуют всевозможные дополнительные ограничения. Никакими правилами не предусмотрено устраивать для обитателей платный бар.

Но они так радовались. Будет ужасно, если я положу этому конец. Я решила, что сделаю вид, будто ничего об этом не знаю.

Поэтому, когда кто-нибудь из обслуживающего персонала намекал, что мне нужно кое о чем знать, я старалась избежать этого. Бог знает, на что еще я могла преднамеренно закрыть глаза! Как бы то ни было, руководство продолжало приезжать, и я всегда давала Дэну знать, в какой день ожидается их приезд; я не хотела, чтобы они продолжали знакомиться с жизнью моих подопечных в тот момент, когда те вовсю распивали коктейли. В конце концов один из членов правления продал свою долю, и теперь мне принадлежала половина.

Моя сестра Джейн была ужасно мрачной и нисколько не радовалась за меня. Я хотела пригласить ее на ужин, чтобы отметить это событие. Но Джейн была полна ревности и не переставала удивляться, что медицинская сестра поднялась так высоко. Я была слишком занята, чтобы беспокоиться по этому поводу, мне было нужно убедиться, что расписание занятий класса рисования не попадает на время, когда заведение Дэна «открыто», и что в день, когда у нас будет художественная выставка, они не «примут» для храбрости.

И вот однажды я пошла прогуляться в лес в сопровождении одной лишь собаки.

Мэтти любил гулять в лесу и находил что-то интересное на каждом шагу. Мы оказались рядом с источником, и я решила зайти туда.

Вокруг висели записки по поводу будущей дороги.

«Мы не дадим тебя в обиду, святая Анна», — говорилось в одной из них. К другой был привязан карандаш, всем противникам будущей дороги предлагалось поставить свои подписи. Я тоже собиралась расписаться. Большинство моих подопечных были против дороги. Меня это удивляло, мне казалось, что ликвидация пробок на дорогах будет означать, что навещать их станет легче.

В этот самый момент зазвонил мой мобильный телефон. Я вздохнула: и в святом месте не было покоя.

Звонили из нашего Дома. Без предупреждения приехали три инспектора из отдела здравоохранения.

Думать нужно было быстро.

Я посмотрела на статую, как бы прося совета. «Ну же, святая Анна, ты не очень-то помогла мне в обретении мужа, — сказала я, — так помоги сейчас». Затем я попросила соединить меня с Дэном.

— Мистер Грин? — сказала я по возможности безапелляционным тоном. — Мистер Грин, наши планы несколько меняются. Я не имею возможности сейчас обсуждать ваши работы, как мы это собирались сделать. Не могла бы я вас попросить, чтобы вы все вместе прямо сейчас пошли в столовую. Видите ли, к нам приехали инспекторы из отдела здравоохранения, а меня нет на территории. Я скоро вернусь и займусь с ними. Для меня было бы большим облегчением знать, что все отправились на обед. Конечно же, мы обсудим ваши работы перед тем, как вы нас покинете. Благодарю за помощь, мистер Грин. — Я отключила телефон.

Дэн все сделает. Мы с Мэтти побежали к машине, и я быстрее ветра помчалась к «Папоротнику». Инспекторы сидели в холле и пили кофе с песочным печеньем. Они рассматривали коллекцию местной флоры в застекленных ящиках. Они изучали объявления на стене, извещавшие о грядущей выставке кулинарных достижений, о дневном показе любимого «Мимолетного свидания» и о диспуте, посвященном новой дороге.

Я извинилась за опоздание и предложила осмотреть здания и прилегающий участок. Когда я вела инспекторов по первому этажу, я увидела небольшую группу хихикающих выпивох, следующих в столовую. Даже выпившие ванну джина во времена Сухого Закона не смогли бы веселиться так, как веселились наши.

Все, что теперь мне следовало сделать, — не дать Дэну понять, что произошло, что я спасла его маленький паб и заодно свое место.

— Добрый день, Пэппи, — весело сказал он. И кивнул инспекторам из отдела здравоохранения: — Фантастическое место, но, боже мой, вы просто не поверите, какая она ярая сторонница законов и порядка, все строго по инструкциям, осматривает помещения, учит действиям в случае пожара, заставляет поддерживать чистоту. Но нам здесь просто очень нравится.

Инспекторы были поражены, весельчаки пошли обедать, а я поняла, что мне беспокоиться не о чем.

Когда я была совсем молодая, про меня говорили, что я человек, во всем добивающийся совершенства. Мне очень нравилось это определение, оно означало, что я стараюсь, чтобы все, что я делаю, вызывало восхищение. Однако, когда я выросла, они перестали это говорить. Возможно, они решили, что я слишком разборчива, требовательна и у меня тяжелый характер.

И вот в результате — старая дева.

Никто никогда не называл Пэппи стремящейся к совершенству. Никогда. У нее вечно были исцарапаны коленки. Волосы постоянно падали на лицо, одежда была изорвана от лазания по деревьям в Боярышниковом лесу. И все же, как ни странно, все всегда любили Пэппи. Это было очень несправедливо.

Дом был полон ее друзей, эта ее шумная, крикливая Грэния, о господи, чуть ли не жила у нас. Да в такой толпе было и незаметно — человеком больше или меньше. То же самое было и с мальчишками, когда пришло время — довольно рано, кстати, — они вились вокруг нее дюжинами. Когда она закончила школу Святой Иты в Россморе, она могла поступить в университет, как я. Я получила образование и стала библиотекарем, так нет, Пэппи, у которой всегда было собственное мнение, настояла на том, чтобы стать медсестрой.

Мать с отцом, наверное, испытали облегчение оттого, что им это ничего не будет стоить, но все равно были против. Зачем было им столько работать и копить деньги детям на обучение? Пэппи будет приезжать домой и привозить из больницы истории, от которых волосы будут вставать дыбом. А что еще она там видит целыми днями? Я не могла понять, как люди будут доверять человеческие жизни моей ненормальной сестре?

Когда она получила образование (опять несправедливо; я должна сказать, что я никогда не верила, что она доведет дело до конца), она устроилась на работу в приют для пожилых, большинство из которых — страшно беспокойные полусумасшедшие старики и старухи. Пэппи находила их очаровательными и веселыми. Можно подумать, что она работает с Эйнштейнами и Питерами Устиновыми, а вовсе не с кучей старичья, в голове у которых все перепуталось, и они с трудом могут сказать, какой сегодня день.