– И все же? – не отстал тесть.

– Молод, красив, образован, – стал перечислять Алексий. – Умен. Я бы сказал: чрезвычайно.

– Неужели?

– При первой встрече он заставил меня краснеть, хотя я старше его и опытнее.

– Выходит, не варвар?

Алексий кивнул.

– Что еще?

Алесей помедлил, пытаясь найти нужные слова.

– Он привлекает людей.

– Чем?

– Прост и доступен. Думаю, это связано с происхождением. Не известно точно, кто его отец.

– Это хорошо! – сказал Леонид. – Бастарды энергичней и целеустремленнее законнорожденных, потому и добиваются большего. Из них выходят отличные правители.

– Только не у русов! – покачал головой Алексий. – Власть Великого номинальна. Он может просить, но не смеет приказывать. Другие князья вольны слушать его или нет. Многое зависит от авторитета. На Руси почитают седины и род, а Иван молод и бастард. Его правление не будет долгим: уже пытались убить. Сорвалось, но рано или поздно получится.

– Тебе его жалко?

– Да! – сказал Алексий, подумав. – Он хороший человек.

– Есть возможность помочь.

Алексий удивленно глянул на тестя.

– Было время, мы поощряли усобицы русов, – сказал тот. – Рим не забыл поход Святослава и взятие Херсонеса. Русь пугала нас, и мы не жалели золота, чтоб ее ослабить. Ситуация изменилась. У Рима появились новые враги: куда более сильные и опасные. Нам нужен союзник.

– Иван не захочет! – сказал Алексий. – Нам нечего ему предложить. Казна пуста, а со своими врагами он справится.

– Ошибаешься! – возразил Леонид. – Князю нужен авторитет? Мы в состоянии помочь. У покойного Мануила осталась незамужняя дочь.

– Ксения? – удивился Алексий.

– Именно. Соседи не спешат ее сватать: всего лишь двоюродная племянница Андроника. Да вот для руса такое родство – находка. Их князь Всеволод как-то женился на племяннице Мономаха. Минуло двести лет, но потомков Всеволода продолжают звать «мономашичи». Заключив этот брак, Иван возвысится.

– Он женат, – сказал Алексий.

– Это не проблема, – пожал плечами Леонид. – Есть монастыри.

– Иван любит жену. Она простолюдинка. На них не женятся по необходимости.

– Вот и проверишь! – сказал Леонид. – Поедешь в Киев.

– Почему я? Дром не занимается династическими браками!

– Влахерн[60]свалил это на нас. Императора надоумили: брак выгоден русу. Басилевс обрадовался. Мы задолжали Ивану. Его доля в добыче, взятой под Фессалониками, не выплачена. Денег в казне нет, император хочет расплатиться племянницей. Во Влахерне вспомнили о тебе. Ты знаком с Иваном, блестяще справился с прошлой миссией.

– Я не поеду.

– Выбор не богатый. Или Киев, или башня Анемы[61]. Такие времена.

Алексий и сам это понимал. Начав с преследования взяточников, император не остановился. Сначала уничтожал знать. Представители виднейших фамилий были посажены на кол, повешены, сожжены, обезглавлены или казнены другим способом. Ослепление считалось милостью. На смену аристократам пришел плебс. Рим захлестнула волна доносов. Стоило сказать, что вот тот пекарь или кузнец умышляли против басилевса, как несчастных волокли в тюрьму. После признаний, вырванных пытками, «виновных» казнили. Казни император обожал. Другим его развлечением был блуд. Басилевс предавался ему с неистощимой энергией. Тащил в постель любую понравившуюся женщину, не заботясь о чувствах мужей и отцов. Убрав с дороги соправителя (юного Алексея задушили в тюрьме), шестидесятилетний император женился на его тринадцатилетней невесте. Никто в Риме не чувствовал себя в безопасности. Жить стало страшно.

– Поезжай! – сказал Леонид. – Не важно, чем кончится твоя миссия. Я советую не возвращаться. Киев – неплохой город, там можно устроиться. Тем более что ты знаком с князем…

Алексий бросил на тестя пронзительный взгляд. Так вон оно что! В логофисиях Рима шли чистки. Чиновников увольняли, многие отправлялись из кабинетов прямо в тюрьму. Леонид что-то пронюхал. Алексий покачал головой.

– Почему? – спросил тесть.

– Если я просто уеду, тебя убьют.

– Не велика потеря, – пожал плечами тесть. – Я стар.

– Можем поехать вместе.

– Двоих не отпустят.

– А если тайно?

– Пути перекрыты, чиновников не выпускают без специального предписания. Император боится шпионов. Нас поймают еще в порту. Твоя миссия – единственная возможность.

– Я уговорю Ивана и вернусь!

– Ты не понял! – вздохнул тесть. – Андроник – редкий мерзавец, но те, кто наследует ему, будут хуже. Империя умирает. Первый Рим был грозой варваров, но он пал под их ударами. Второй Рим ждет та же судьба. Все повторяется. Императоры погрязли в бесчинствах, народ ненавидит власть, враги копят силы. Армию комплектуют из наемников, а те ненадежны. Мы оттягиваем роковой конец, но рано или поздно он наступит. Нам не остановить неизбежное. Ты добыл для Рима величайшую военную тайну: смоки могли сделать его неприступным. И что? Свиток спрятали и забыли. Никто пальцем не пошевелил, чтобы заняться змеями. Это ведь не сулит немедленной выгоды. Нужно потратить годы, а Влахерн живет одним днем. Империя сгнила, ее мерзости переполнили терпение Господа. Дерево, не приносящее плода доброго, срубают и бросают в огонь[62]. Неважно, кто нас завоюет: латиняне или турки; доля в любом случае незавидная. Собирайся!

– Отец! – прошептал Алексий.

– Молчи! – ответил Леонид…

* * *

В Киев добрались зимой. Шли сами. Попутных караванов не было: купцы уже не ходили. В канцелярии двора Алексию намекнули: медлить не следует – император уже справлялся. Пришлось подчиниться. По штормящему морю переправились в Херсонес, дальше шли верхами. Небольшой отряд был легкой добычей для половцев, но Господь миловал: проскочили. К декабрю посольство вступило в русские пределы. Дул стылый ветер, мела поземка, непривычный к такой погоде Алексий простудился и слег.

В Киев его доставили без памяти. О беде доложили великому князю. Тот распорядился поместить грека в тереме и окружить заботой. Алексий об этом не знал. Он бредил. Ему грезилась мать, давно умершая и Алексием забытая. Она осуждающе смотрела на сына и качала головой.

– Я помнил тебя! – пытался оправдаться Алексий. – А что не бывал на могиле, так времени не было. Дела… Прости!

Мать прощать не желала и грозила пальцем. Слезы текли по обросшим щекам Алексия и капали на подушку. Мать уходила, вместо нее являлась Зоя. Она склонялась над мужем и протягивала чашу.