спит. Хенни, большая кастрюля для тебя слишком тяжела. Лео, ты роняешь крошки на ковер. Клиппи, пожалуйста, отнеси цветы вниз.

Позже Мари не могла вспомнить, как они все покинули маленькую спальню с посудой, столовыми приборами и стульями. Она словно провалилась в глубокий прохладный колодец, и там, внизу, Морфей заключил ее в свои объятия. Только обволакивающая темнота и блаженная тишина. Никаких снов. Никаких образов. Врата памяти снова закрылись.

На следующее утро она проснулась под звуки пения птиц, чувствуя себя полной сил. Тихо встала, пошла в ванную, умылась холодной водой, расчесала короткие волосы и надела халат Китти.

– Жизнь вернулась ко мне, – промолвила она, улыбаясь, когда спустилась к Гертруде на кухню.

– Как раз вовремя. – Гертруда налила ей кружку горячего кофе. – Твой муж приедет сегодня утром.

Мари почувствовала, как слегка участилось сердцебиение, но не обратила на это внимания.

– Это хорошо. – Она медленно отпила кофе. – Мы наконец-то все обсудим. И помиримся.

Гертруда ничего не сказала. За окном пел свою утреннюю песню черный дрозд. Через несколько минут появилась Ханна, одарила Мари счастливой улыбкой и сказала, что сейчас разбудит детей в школу. Вскоре дом наполнился звонкими голосами. Хенни и Додо ворвались в ванную и устроили небольшой потоп, а Лео, любителя поспать, Ханне пришлось будить три раза, пока он наконец не вылез из кровати.

Ранний завтрак на скорую руку за кухонным столом, пустые разговоры и жизнерадостный смех. Ханна готовила бутерброды, Гертруда упаковывала их и складывала в пакетики для хлеба. Хенни бросилась наверх, потому что забыла тетрадь, Додо опрокинула чашку с молоком, Лео уже снова стоял у фортепиано.

– Мне всю ночь снилась эта музыка, Гертруда. Я должен ее попробовать.

– Тихо! – рассердилась Хенни. – Мама еще спит!

На прощание все трое бросились Мари на шею, липкие пальцы в меду гладили ее щеку.

– Теперь, когда ты здорова, мама, здесь очень хорошо. Если папа с бабушкой переедут сюда, то госпожа фон Доберн пусть остается одна на вилле!

Ханне нужно была проводить сорванцов в разные школы, и они все вместе вышли на улицу. В одно мгновение в доме снова стало тихо, Гертруда убрала посуду, а Мари поднялась наверх, чтобы одеться. Ханна, добрая душа, постирала и погладила ее одежду. Мари вздохнула. Нет, у девочки не было будущего швеи, она была слишком неуклюжей. Здесь, на Фрауенторштрассе, она выглядела вполне довольной. Ханна помогала на кухне, убирала в комнатах, с любовью ухаживала за детьми и, не жалея сил, заботилась о ней. Она была доброй душой дома. Какое несчастье, что тогда она связалась с тем русским и сделала аборт. После этого ужасного события она с опаской избегала всех мужчин, которые приближались к ней. А могла бы стать счастливой женой и матерью.

«Жена и мать, – подумала Мари. – Как я. Разве это не самое главное предназначение женщины? Почему я должна руководить этим дурацким ателье, если из-за него приходиться пренебрегать мужем и детьми? Нет, я вполне могу обойтись без ателье».

Пауль приехал около десяти часов. Китти в это время еще не встала, поэтому Гертруда встретила его у двери. Мари стояла в гостиной у окна и смотрела в заросший сад, ее сердце билось так сильно, что закружилась голова.

– Ей лучше? Она встала? – услышала она взволнованный голос мужа в коридоре.

– Она еще слаба, Пауль. Постарайся ее не расстраивать.

– Боже мой, как я счастлив!

Она услышала тихий смех мужа, и тоска захлестнула ее. Пауль. Ее возлюбленный. Как она любила этот озорной, мальчишеский смех! Как любила его сухие шутки!

В дверь постучали. Не слишком тихо, но и не настойчиво.

– Входи, Пауль.

Он открыл дверь и, продолжая держать ручку, с улыбкой посмотрел на нее. Мари почувствовала, как внутри нее поднимается жар, ее щеки пылали. Она так сильно скучала по нему.

На мгновение они замерли, оба ощущая физическое притяжение, желание стать единым целым. У Мари промелькнула мысль, что этот момент неповторим. Никогда в жизни они не будут любить и желать друг друга так сильно, как в эти несколько секунд.

Пауль первым разрядил обстановку. Он закрыл дверь и подошел к Мари, остановился перед ней на несколько секунд, страстно обнял ее и прижал к себе.

– Я так рад тебя видеть, – прошептал он. – Я так боялся за тебя, моя дорогая!

Прижавшись к нему, Мари ощутила смутное чувство счастья, испытывала радость от возвращения к мужу, но в то же время у нее закружилась голова, потому что от его объятий у нее перехватило дыхание.

– Будь осторожен, дорогой. Я все еще немного слаба.

Он нежно поцеловал ее, подвел к софе, чтобы она могла сесть, и обнял жену.

– Мари, с моей стороны было просто непростительно то, что я сказал о твоей матери. Прости меня. Я тысячу раз пожалел об этом. Она была художницей, смелой женщиной, но прежде всего она была твоей матерью. За то, что она произвела тебя на свет, мою любимую, единственную Мари, я буду всю жизнь благодарен Луизе Хофгартнер.

Его речь была такой сладкой, полной вины и раскаяния, полной привязанности. Он просил простить его. Это было больше, чем она ожидала. И она не хотела отставать. Нет, она не была той женщиной, которая бы надменно принимала все его признания в любви. Она тоже хотела показать ему, что может уступить.

– Я все обдумала, Пауль. Мне не нужно ателье, чтобы быть довольной и счастливой. Наоборот – оно приносит нам всем только горе. Поэтому я хочу отказаться от него и отныне быть рядом только с тобой и семьей.

Он поцеловал ее, и они на некоторое время предались счастливому ощущению того, что снова нашли друг друга.

– Очень мудро с твоей стороны, моя дорогая, что ты сама приняла это решение. Хотя мне даже жаль, что теперь ателье закроется. Ты знаешь, что я сам вначале подталкивал тебя открыть его. Но ты абсолютно права, Мари, будет лучше, если ты все бросишь.

Она кивала и слушала, как он развивал свою мысль. Прежде всего маме будет легче, потому что ей больше не придется одной вести хозяйство. Но и детям было бы полезно, ведь они почти не видели свою мать. И последнее, но не менее важное – он сам.

– Он принимает мою жертву как должное, – с разочарованием подумала Мари. – Понимает ли он вообще, что это значит для меня? Знает ли он, что я иду на этот шаг только из любви к нему?»

– Если у тебя будет время, ты, конечно, сможешь немного рисовать или даже создавать