– Входите, пожалуйста! – раздраженно крикнул он.

Чисто выбритый, одетый с иголочки, с белым лицом и застывшей челюстью, в кабинет медленно вошел Йен Эверси, сжимая в одной руке шляпу.

А в другой пистолет.

Он подошел прямо к столу и положил пистолет на него.

– Я хочу, чтобы вы приняли взвешенное решение, Фальконбридж, – сказал Йен. – После того, как выслушаете меня. Мы сейчас решим все между нами раз и навсегда. И если вы пожелаете меня застрелить, я буду рад предоставить вам такую возможность.

Герцог уставился на него. Йен с удовлетворением подумал, что хотя бы раз в жизни сумел ошеломить его.

Что-то мрачно-насмешливое промелькнуло в лице герцога. Он едва заметно кивнул.

– Хорошо. Чем могу быть полезен, Эверси?

В голосе не слышно… тепла. И это еще мягко сказано.

– Я пришел поговорить о мисс Дэнфорт.

Молчание.

Йену представилось, что такая тишина наступает перед тем, как упадет нож гильотины.

– И что насчет мисс Дэнфорт? – Голос обманчиво небрежный. Но гласные растянуты почти подчеркнуто. Это манера герцога предостерегать его. Взгляд метнулся к пистолету.

– Я готов умереть за нее, – просто сказал Йен.

Драму можно начинать с любого места, одно ничуть не хуже другого.

Герцог моргнул.

Йен не стал дожидаться, что он скажет.

– Но до этого не дойдет, потому что я, как никто другой, могу беречь ее до конца дней. Потому что я люблю ее. И знаю ее. Знаю ее сердце. Никто никогда не сможет любить ее сильнее. Я каждый день своей жизни буду стремиться быть достойным ее.

Пальцы герцога неторопливо барабанили по краю стола.

Он не произнес ни слова. И даже не моргнул ни разу.

– Я знаю, у вас есть основания презирать меня, Фальконбридж. Есть основания сомневаться в моей чести. То, что я приношу извинения за нанесенное вам в прошлом оскорбление, может показаться своекорыстным интересом с моей стороны. Но мне в самом деле жаль. Я себе-то не могу объяснить, что мною тогда двигало, а уж тем более вам. Но одна безрассудная ночь не должна на всю жизнь определять судьбу человека. Если вы сейчас посмотрите мне в глаза и скажете, что ваша совесть безупречна, я уйду. Если вы посмотрите мне в глаза и скажете, что я не заслуживаю счастья, я уйду. И если вы искренне верите, что я не смогу сделать Тэнзи счастливой, я уйду. Не знаю, любит ли она меня. Но я ее люблю. И готов умереть за нее.

Герцог выслушал все это, не изменив выражения лица. Тишина казалась осязаемой. Хрупкой, как стекло.

– Я думал, вы уезжаете, Эверси, – задумчиво произнес Фальконбридж. – В кругосветное путешествие.

– Она и есть весь мир. Мой мир.

Что-то промелькнуло в глазах герцога.

– А что насчет ваших сбережений?

– Думаю, вы уже догадались, что я с ними сделал.

Фальконбридж коротко хохотнул. Выглядел он при этом удивленным; похоже, все это произвело на него какое-то извращенное впечатление.

– Очень хорошо. Но чего вы хотите от меня сейчас? – Голос герцога звучал несколько рассеянно, как под гипнозом.

– Я пришел просить оказать мне честь. Прошу руки Титании.

Наступила тишина настолько долгая и мучительная, что, казалось, само время растянулось почти до бесконечности. Йен на мгновение испугался, что герцога сейчас хватит апоплексический удар и эта смерть тоже окажется на его совести.

Затем Фальконбридж медленно поднялся.

Йен не шелохнулся.

Герцог не спеша обогнул стол – не угрожающе, а, скорее, осторожно. Словно давал себе время передумать и не сделать того, что собирался.

Йен утешил себя тем, что пистолет он не тронул.

Фальконбридж остановился прямо перед Йеном, глаза в глаза.

Йен не дрогнул. Мысль о том, что сейчас он может посчитать каждую ресницу у зятя, ему не нравилась, но он даже не моргнул.

Вот почему ему потребовалось несколько секунд, чтобы сообразить – герцог держит что-то в руке.

В последний раз, когда герцог вот так надвинулся на него, в руках он держал пистолет.

Сегодня – какой-то лист бумаги.

– Титания принесла мне это сегодня утром. Это список качеств, которые она желает видеть в муже. Она предположила, что такой список может… быть… мне полезен.

И протянул лист Йену. Дернул бровью, требуя, чтобы тот взял.

Йен скептически посмотрел на него.

Взял двумя пальцами.

Герцог снова нетерпеливо дернул бровью, настаивая, чтобы он прочитал.

И Йен опустил взгляд на листок.

Сердце его дрогнуло, когда он увидел чернильные отпечатки ее пальцев по краям. И размытые пятна, похоже, от слез. Несмотря на все это, читалось легко.

Когда Йен добрался до конца страницы, бумага в его руках дрожала.

Руки Йена тряслись.

Он сделал глубокий, медленный вдох и посмотрел на герцога.

– Думаю, будет справедливым сказать, что она любит вас, Эверси. – В голосе Фальконбриджа звучала покорность и, как ни странно, нежность.

И чуть-чуть насмешка.

Йен понял, что ему трудно дышать.

– А как наш с вами счет? – сумел наконец выдавить он.

Мгновение колебания.

– Сравнялся.

Йен коротко кивнул.

– Хорошо. Моя жизнь опять в ваших руках, Фальконбридж. Что вы с ней сделаете на этот раз?

– Тэнзи, почему бы нам не съездить покататься?

Тэнзи подпрыгнула. Она как-то сумела одеться, принесла к себе в комнату чашку чая и даже потрогала лепешку, посыпанную сахарной пудрой, которую прислала ей наверх миссис де Витт. Лепешка так и осталась лежать на тарелке. И Тэнзи осталась в своей комнате, нервная, как пленница, которую вот-вот поведут на казнь. Вряд ли полагается так встречать день, когда ты должна обручиться.

– Но… – Внезапно она поняла, что никаких отговорок у нее нет. А выйти из дома будет наверняка приятнее, чем оставаться тут. Двигаться лучше, чем не двигаться.

Движение. Йен в любом случае уже на пути в Лондон. Может быть, он прямо сейчас стоит на палубе корабля.

Женевьева взяла Тэнзи под руку и потянула.

– Идемте. День для прогулки просто исключительный. Можно даже сказать, преобразующий.

Она безучастно смотрела в окно на проплывающий мимо Пеннироял-Грин.

Женевьева показывала достопримечательности:

– Посмотрите, вот там, на городской площади, переплелись два дуба! Знаете, о них даже легенда существует.