Юрий Андреевич принял губернатора приветливо, повел в свой кабинет.

– Хочу показать тебе свое новое приобретение. Зверев. «Женщина у рояля». Картина принадлежала вдове одного известного поэта. Долгонько мне пришлось с ней повозиться… Между прочим, на картине изображена она.

– Картина хорошая, – похвалил равнодушно Колесниченко.

– Какая тоска иметь дело с дилетантами! Да это одна из лучших работ Зверева! Может быть, самая лучшая. Он был влюблен в эту женщину. Ты посмотри, какие краски, какая нежность во взоре… Теперь взгляни на эту, – кивнул Потапов на картину, висевшую неподалеку. – Тоже зверевская работа. Ощущаешь разницу?

– Я ощущаю другое, – помолчав, ответил Колесниченко.

– Что именно?

– Не верю, что ты ничего не знаешь.

– Тьфу! – сплюнул Потапов. – Я думал, ты о картине… Разумеется, мне известно о твоем ближайшем друге Асатряне и еще многое, о чем пока рановато говорить… Ты голоден?

– Закусить не отказался бы.

– На который час назначена встреча с Василием Алексеевичем?

– В два часа я должен быть у него в кабинете.

– Времени больше чем достаточно. Я, конечно, мог бы еще показать тебе одну вещь…

– Дилетант я! Дилета-ант! Уволь, Юрий Андреевич!

– Ладно. Пойдем в столовую.

Колесниченко видел дачи и побогаче потаповской. У него у самого, пожалуй, была, если судить по удобствам и обстановке, не в пример лучше, но он не мог не отметить тонкого вкуса хозяина, выдержанности тона и цвета в комнатах, обставленных антикварной мебелью с камином прекрасной работы в гостиной и единственной иконой на стене, изображающей Богоматерь с младенцем.

– Шестнадцатый век, – пояснил Потапов, заметив, что икона привлекла внимание гостя.

– В храме бы ей висеть, а не здесь, – вырвалось у Колесниченко.

– Из храмов крадут. Но, вероятно, она будет в храме Христа Спасителя. Ты не первый, кто подал мне подобную мысль.

– А кто первый?

– Мэр Москвы.

После завтрака они вновь вернулись в кабинет и закурили.

– Слушаю тебя, Николай, – сказал Потапов.

– Мне хотелось бы послушать тебя.

– Асатрян арестован, представительство опечатано, идет следствие.

– Об этом мне сообщили.

– А что ты хочешь услышать тогда от меня?

– Хотя бы причину вызова.

– Арест Гургена Акоповича – это тебе не причина? Он наверняка даст показания.

– Но это же гроб, Юрий Андреевич!

– До гроба пока далеко. Очень даже далеко… Ты лучше расскажи, что там поделывает господин Турецкий?

– Господин Турецкий не дремлет.

– Ты встречался с ним?

– Лишь по прибытии. Но ты об этом знаешь.

– Значит, у господина Турецкого нет желания общаться с тобой?

– Выходит, так. Впрочем, и у меня нет особого желания общаться с ним. Скажи, пожалуйста, нет никакой возможности остановить Турецкого?

– Пока нет.

– Что значит «пока»?

– То и значит, что пока.

– Но она может появиться, эта возможность?

– На этом свете ничего невозможного нет.

– Ты говоришь загадками, Юра.

– Разве раньше я что-то от тебя скрывал?

– Ты был гораздо откровеннее.

– На этот раз, видимо, есть существенные причины.

– Хорошо. Настаивать не имею права.

– Я могу сказать лишь одно. Машина, которую мы раскрутили, уже не остановится. Может случиться, что тебя, к примеру, после беседы снимут с поста, но может и не случиться. И все-таки это все частности…

– Ничего себе частность! А если бы тебе такое сказали?!

– Точно такое, но в более грубой форме мне сказали вчера.

– Кто?

– Ты снова спрашиваешь о том, чего я не могу сказать, и поэтому обращаюсь к прежней мысли. Потребует тебя снять секретарь Совета Безопасности или не потребует, дело десятое. Даже в самом худшем случае ты не пропадешь. Вернее, тебе не дадут пропасть. Ты уже винтик в запущенной машине, и, признаюсь, очень важный. Быть может, на данный момент самый важный. Главное, о чем ты должен думать денно и нощно, о выборах. Проиграть их мы не имеем права.

– Но если секретарь меня снимет…

– Секретарь ни назначать, ни снимать губернаторов не может.

– Что ему стоит открыть дверь кабинета хозяина? Не тебе объяснять, какие у них отношения.

– И какие же?

Колесниченко внимательно посмотрел на собеседника и улыбнулся.

– И какая кошка пробежала между ними? – спросил он.

– Живи спокойно и не волнуйся. Береги здоровье, – не отвечая на вопрос, посоветовал Потапов. – Этими днями все решится.

– До съезда или после?

– Нам необходимо, чтобы это произошло до съезда. И на этом, дорогой Николай Михайлович, завязали.

– Как посоветуешь вести себя с секретарем?

– Судя по тому, как он будет вести себя с тобой.

– Разумеется, будет хамить.

– Не думаю. Даже убежден, будет выдержан и спокоен.

– Свежо предание, но верится с трудом, – усмехнулся Колесниченко.

– И запомни, любое поведение секретаря не имеет никакого значения. Нет денег ни у секретаря, ни у правительства, ни у Президента. Деньги есть у нас. В машине, которую мы закрутили, крутятся все, от самого мелкого чиновника до самого большого. Другое дело, что они об этом не догадываются. Но это уже их проблемы.

– Включая и самого хозяина?

– А что бы мы делали без него? – вопросом на вопрос ответил Потапов. – Перейдем к другим вопросам. Как поживает Крест?

– По-моему, отлично.

– При таком помощнике, как Георгий Гагаринский, можно спать спокойно.

– Я не бываю на встречах.

– Правильно делаешь. Зачем светиться? Спецгруппа «Пантера» шутить не любит. Шифрограммы в Москву поступают ежедневно.

– В чье ведомство?

– ФСБ. Но ты не думай, что содержание шифрограмм неизвестно секретарю. Он нашел общий язык с директором. Грамотно работают сотрудники «Пантеры»?

– Думаю, им известно если не все, то многое. Особенно трясут Изобильную и Прикумский район.

– Оно и понятно. Хозяйничают там бывшие воры в законе.

– Помнится, Михаил Юсин с гордостью заявлял, что бывших воров не существует…

– Левитан и Старик про себя могут думать все что угодно, но для нас они бывшие.