— Все в фургон! — крикнул Дамион, подталкивая ошеломленных смертников. — Живо! Тут сейчас будет полно солдат!

Все набились в фургон, Йомар так и не выпустил первосвященника.

— Где ты был? — рявкнул он, оглядываясь на Йарисса.

— Поругался со стражниками, — ответил тот, тяжело дыша. — Они хотели обыскать фургон. Если бы нашли оружие, меня бы арестовали. Я рванул с места и ездил и ездил кругами, надеялся только, что вы управитесь раньше, чем меня догонят.

С криком «Н-но!» он взмахнул вожжами и яростно взметнул кнут.

Лошади бросились в бешеный галоп. Унгуру ехал рядом, завывал, размахивая мечом, и глаза его сверкали дикой радостью. Какой-то стражник схватил левую лошадь под уздцы и вспрыгнул ей на спину. Йарисс полоснул его кнутом, но удар пришелся на броню и шлем. А стражник выхватил нож и собирался обрезать упряжь. Крестьянин отчаянно хлестал его кнутом, но это не помогало.

Унгуру увидел это, бросил коня вперед, поравнялся с упряжной лошадью и взмахнул мечом. Стражник пригнулся и пырнул лошадь ножом в бок. Конь заржал и вскинулся на дыбы. Фургон резко остановился.

Унгуру спрыгнул с седла, взмахнул мечом, и стражник упал с располосованной от плеча до локтя рукой.

— В фургон!!! — крикнул Йомар, обращаясь к Унгуру. Мохарский воин оглянулся в поисках трофейного коня, но тот уже покинул в ужасе поле боя. Тогда Унгуру подбежал к фургону и перепрыгнул через борт, как раз когда экипаж дернулся вперед.

Стражник с поднятыми руками покатился по земле, и соратники в погоне растоптали его копытами коней.

Беренгази воспользовался тем, что Йомар на минуту отвлекся, и вырвался из его хватки. Дамион и Лорелин скрутили его, свалили и сели сверху.

— Быстрей, быстрей! — кричал Йомар.

— Они быстрее не могут! — крикнул в ответ Йарисс. — Серый ранен!

Фургон прорвался через рынок, раскидывая опешивших продавцов вместе с прилавками. Повсюду валялись груды овощей, трепыхалось порванное тряпье, поворачивались удивленные лица. От бортов фургона, громыхавшего уже по главной улице, отлетали гнилые щепки. У лошадей пена шла изо рта.

Лорелин сбросила последнюю маскировочную тряпку и наложила стрелу на лук, тщетно пытаясь попасть зарубкой на тетиву, пока фургон мотало, как лодку в бурю. Часть преследователей, увидев прицеливающегося лучника, стали отставать. Но были еще солдаты у городских ворот — с луками и копьями.

Лорелин выстрелила, промахнулась и обернулась к Йомару.

— Что теперь? — крикнула она.

Он рывком поставил Беренгази на колени и держал перед собой, приставив к его горлу меч.

— Всем лечь! Они не рискнут убивать первосвященника. — «Надеюсь». — Давай, крестьянин, гони! Не останавливайся!

Йарисс повиновался, бледный как пепел. Стражники на воротах, увидев фургон, который явно не собирался останавливаться, наставили копья и луки, а Йомар выставил Беренгази перед собой живым щитом. Когда стражники узнали жреца, у них глаза полезли на лоб, оружие задрожало в руках.

— Вели им нас пропустить, — прошипел Йомар. — Или я тебя прямо сейчас проткну.

— Тогда они тебя убьют, — прохрипел в ответ первосвященник.

— Может быть. Но ты этого не увидишь.

Йомар острием меча уколол толстяка в бок, и тот завизжал, как недорезанная свинья.

— Пропустите! Пропустите! — закричал он солдатам во все горло.

В Зимбуре все бойцы обучены повиноваться беспрекословно. Солдаты немедленно отступили от ворот.

— Давай, давай! — вопил Йомар.

Когда фургон проезжал ворота, в борт его впилась стрела, но солдаты за ним следовать не решились. Быть причиной смерти первосвященника — верный способ призвать свою.

— Сделали! — заорала Лорелин, отбрасывая лук. — Получилось!

Йомар, сам себе не веря, только качал головой.

Фургон мчался вперед в облаке пыли, туда, где оставили верховых лошадей.

Эйлия провела ночь в широких ветвях гигантского дерева, похожего на баньян. Ей пришлось уйти с берега в джунгли из опасения, что враги могут заметить ее на широком белом песчаном пляже: вдали она заметила огненных драконов, летающих в облаках, и решила, что густая древесная сень — лучшее убежище. Оказавшись под ее зеленой защитой, Эйлия вздохнула спокойнее. Но просить помощи через Эфир по-прежнему не решалась.

На дереве было не очень уютно, зато куда безопаснее, чем на земле. Немерей во сне так же уязвим, как любой смертный, а эти чужие джунгли казались местом негостеприимным. Чародейством можно обнаружить ауру жизни их обитателей, но Эйлия не могла бы определить, кто из них опасен, а кто безобиден. Она беспокойно дремала, скорчившись в узком уголке между двумя ветвями, и несколько раз просыпалась до рассвета. И каждый раз исполнялась страхом.

Никогда она больше не будет считать, что ночь и день — два разных, но противоположных понятия, как две стороны одной медали. Теперь она знала, что так называемый «день» — всего лишь явление, присущее планетам с атмосферой: свет солнца рассеивается в слоях воздуха. За солнцем и атмосферой лежит Великая Ночь с негаснущими звездами и бесконечной тьмой, бездна, глубиной и размерами превосходящая любое воображение. И лес тоже не был гармоничным и спокойным лесом Арайнии. Здесь шла бесконечная, непрерывная война, живые создания убивали и пожирали друг друга, здесь даже лианы и деревья дрались из-за солнечного света, переплетаясь и душа друг друга ветвями и усиками в своем стремлении к небу, закрывая друг другу свет солнц. А плесень и лишайники в сырой подстилке джунглей питались образующейся гнилью. Эйлия слушала, как тенистые рощи наполняются ревом, визгом, рычанием и скрежетом своих ночных обитателей, и дрожала. Будто сам Хаос выл первобытными голосами — грубыми, бессмысленными, безжалостными. Ей мерещилось время, когда ее собственная раса еще не возникла, когда родной мир был домом для зверей — мир без философии, без религии и науки, без сознания, мир, где единственным законом была суровая и дикая борьба за жизнь. И она сжималась в комок на своем дереве, стараясь не думать о тварях, которые такие звуки издают.

Наконец-то наступил восход, и подобного восхода Эйлия никогда не видела. Восходящий край желтого солнца, возникнув над стенами тумана джунглей, превратил и их, и все небо на востоке в искристое золото, а когда желтое поднялось повыше, за ним поднялось второе, и его яростный светло-синий свет смешался с первым, и небо стало нефритово-зеленым. И целый хор криков — низких, пронзительных, резких, звучных — приветствовал двойной восход. Где был беспросветный мрак, возникли джунгли, выступив из тени, удлиненные угрожающие силуэты стали деревьями с извилистыми мшистыми ветвями, и темнота, царившая в нижнем этаже леса, ушла.

Эйлия стала осторожно спускаться по стволу, цепляясь за лианы. Уже в нижних ветвях дерева что-то пролетело мимо нее, издавая пронзительные крики. Сперва она решила, что это летучая мышь, потом — что птица. А это летающее мелькнуло мимо нее еще раз, потом село на ветку у нее над головой и сварливо заверещало. Создание это напоминало скорее пресмыкающееся, чем птицу, — у него был клюв и мясистый гребень, как у молодого кочета, но крылья голые и кожистые, а еще — длинный чешуйчатый хвост. Да, конечно, это был кокатрикс. Бендулус в своем «Бестиарии» о них писал.