Отупение прошло, и восприятие Иды заработало с особенной остротой.

Вот опять Лекс подходит — подплывает, делая медленные плавные взмахи руками, к столу. Как рыбы в гигантском аквариуме, они с девкой ложатся на стол. Сверкает кольцо с темным топазом на руке Лекса, которая гладит бедро дублерши. Это кольцо никогда не нравилось Иде — она считала его слишком женским. Рука змеей ползет все выше и выше. Кружевные панталончики пеной стекают вниз и виснут на коленях у девицы.

Что?! Он окончательно рехнулся! Это же ее, Иды, панталончики. Она никогда не покупает готовое белье — шьет у белошвейки. Она помнит, как прошлым летом покупала это кружево в Вене. Оставался всего один кусок, и продавщица сказала ей, что линии кружевных лепестков повторяют разрез Идиных глаз. Так, значит, он таскал девке ее белье? И платья, и украшения, скорее всего, тоже!

Ярость охватила ее. Перед глазами поплыло.

Она вскочила и бегом бросилась к двери. Повернула обратно. Упала в кресло. Снова вскочила.

Она всегда считала Лекса идиотом, а дурой-то оказалась сама. И с чего она вдруг решила, что он будет хранить ей верность? Почему была так уверена в его любви? Потому что имела над ним власть? Но поддаваться чужой воле — еще не значит любить.

Она бросила взгляд на экран, где в тягучей истоме сплелись два тела. Камера смотрела на них сбоку, и Иде был виден профиль Лекса. Но вот он на секунду повернул голову в сторону камеры, и Ида замерла. Такого счастья, такого сладкого и мучительного, и даже растерянного счастья она никогда не видела на его лице.

«Ну вот, я разобралась и с этой любовью», — устало и опустошенно подумала она.

Все, что было между ними эти годы, началось с войны — давней войны в его московской студии. Они объявили друг другу войну и взяли друг друга в плен. Как добычу. И вся цена их любви — это цена обладания добычей. Кто принесет с войны больше трофеев? Кто генерал, а кто — рядовой? Кто кого победит? Все, что угодно, только не любовь.

Ну раз так, она объявит последний бой. Великая Ида Верде останется верна себе.

Она взяла в руки микрофончик.

— Отрежьте мне последние сто метров этой пленки.

Мелькнула мысль, что киномеханик тоже все видел и может рассказать. Или не видел?

Ида недобро засмеялась.

Да, газетчикам — это лакомый кусок, а фильму раздерут на кадры. Если когда-нибудь кто-нибудь ее доснимет.

Пусть Лекс боится, что все узнают. Ей бояться нечего.

— Хорошенькая? Ладно, присылайте девицу, Лозинский. Роль не обещаю, но эпизодик дам — будет подыгрывать Иглинскому, если хитрец опять не сбежит на гастроли. Кланяйтесь богине Верде, — в телефонной трубке раздались короткие гудки.

Лекс откинулся на спинку кресла. С новоявленным специалистом по «быстродействующим» мелодрамкам — Кольхеном Ланским — он познакомился довольно давно. Легкий парень! Каким он сам когда-то собирался быть. А теперь… Легко сказать — выгони дублершу! А что с ней делать — посадить на поезд, на пароход, в аэролет, куда угодно, только чтобы ноги ее не было на съемочной площадке Идиного фильма? Идиного фильма! Он что, с ума сошел, уже сам называет фильм Идиным! Не успела приехать, как все сразу начало вертеться вокруг нее!

Но что, однако, делать с той сладкой дрожью, которая охватывает его, когда он одевает Зизи, как куклу, в Идины тряпки, а потом принуждает участвовать в своих фантазиях? Отчего все-таки она так податлива? Как будто у нее нет своих желаний, формы, как будто ее можно проткнуть пальцем. Выгнать! Попробуй выгони такое облако!

Ладно, пусть пока покрутится на площадке у Кольхена. Встречи на время придется отменить. А там видно будет.

Лозинский встал и распахнул окно.

Сыпал мелкий дождь. День был тяжелый, паркий, как будто воздух состоял из воды.

Он увидел, как по дорожке от просмотровой залы в сторону ворот быстро идет Ида в новом пальто, похожем на солдатскую шинель. Неужели уже отсмотрела пленки? Или он не заметил, как прошло несколько часов?

Он хотел было окликнуть Иду, но передумал и захлопнул окно.

Позвал одного из ассистентов, черкнул на бумаге несколько слов — надо было отнести Зизи записку, чтобы она завтра явилась к Кольхену на пробы, — протянул записку ассистенту, но тоже передумал, разорвал бумажку и бросил в корзину. Он сам все скажет.

«Последний раз», — сказал себе Лозинский, забыв, что только что решил отменить встречи.

И когда шел под дождем к своему авто, и когда садился в новенький, сияющий алым лаком «Бьюик» — подарок Иды к пятилетию свадьбы, — все твердил и твердил: «Последний раз, последний раз, последний раз». Так же, как пять лет назад в Москве, когда несся под колкой снежной крупой объясняться в любви надменной злой девчонке Зиночке Ведерниковой, твердил как в горячке: «Один раз! Всего один раз, и больше никогда!»

Домой Ида попала, когда уже начали сгущаться сумерки раннего вечера.

Ее била легкая дрожь. Нервный озноб — вот новость, она всегда прекрасно владела собой и даже шутила, что ничего не может вывести ее из себя, разве что криво надетая шляпка. Но сегодня — какое-то наваждение! Или почудилось? Что, она сама теперь придумывает себе химеры и сама же их боится? Это такое последствие болезни? Жара и бреда?

Но ведь что-то было! Было!

Она шла к воротам студии, засунув руку глубоко в карман, где лежал, туго свернутый в рулон, кусок пленки. И шаги. Она явственно слышала за спиной чьи-то шаги.

Остановилась. Оглянулась. В туманной дождевой взвеси ничего не разглядеть. Пошла быстрее. Тот, за спиной — так ей казалось, — тоже быстрей заскрипел по мокрому песку дорожки.

С трудом сдерживая себя, чтобы не побежать, она добралась до авто и упала на сиденье.

Попыталась засмеяться. Тоже мне, нервная дамочка! Да кто угодно мог идти сзади по своим делам. Мало ли людей бегает по аллеям «Парадиза»! И с чего она решила, что кто-то ее преследует? Она что, шпионка? Преступница?

Она снова засунула руку в карман и нащупала моток пленки. Не такая уж большая драгоценность, чтобы за ней охотился кто-то, кроме Лекса. А он не знает, что пленка у нее. Или уже знает? В любом случае глупо таскаться по пятам.

Ида глубоко вздохнула и опустила стекло. В машине было душно. Влажный воздух не принес облегчения. Она чуть ослабила узел шарфа и постучала в стекло, отделяющее ее от шофера. Поехали!

Шофер нажал на педаль. Авто, слегка подскочив, рвануло с места.

Ида поморщилась. Пора менять этот драндулет. Ему уже два года. Порыв ветра, ворвавшегося в салон, подхватил длинный шелковый хвост шарфа, и тот вылетел наружу, весело заплясав, словно диковинный пестрый змей.

Внезапно Ида почувствовала, как что-то душит ее. Она не могла повернуть голову, но, скосив глаза, увидала натянувшийся струной конец шарфа.