Однако со временем у нее появилась идея. В парке Фитцгенри был уголок, посвященный памяти поэта Джошуа Стэнхолда, его называли Сады Силена. Туда она и решила отнести свое деревце.

Как-то раз в погожий денек на исходе апреля Венди, облокотившись на руль своего десятиско-ростного, стояла напротив публичной библиотеки в Нижнем Кроуси и любовалась ярко-желтыми брызгами нарциссов на фоне серой стены и вдруг почувствовала — не увидела, а именно почувствовала, — что у самой кромки тротуара прямо за ее спиной притормозил старый красный велосипед. Обернувшись, она увидела чародея, чье лицо так и лучилось весельем.

— Никак весна настала, — сказал он. — Самое время забыть стужу и метель и думать о лете. Джон уже слышит, как разворачиваются листочки на деревьях и цветы открывают свои чашечки. Небо улыбается всему, что растет под ним.

Венди сначала почесала Пряника за ушами и только потом подняла глаза, чтобы встретить синюю молнию чародейского взгляда.

— А Дерево Сказок? — спросила она, — Его ты тоже слышишь?

Чародей ответил ей радостной улыбкой:

— А как же, его в первую очередь. — Он умолк, поправил шляпу, потом хитро покосился на Венди. — Этот ваш Стэнхолд, — добавил он. — Отличный был поэт и рассказчик, каких поискать.

Венди и в голову не пришло выяснять, откуда он узнал о ее задумке. Она только улыбнулась чародею в ответ и спросила:

— А у тебя есть для меня история?

Чародей почистил рукавом пуговицу своей ярко-голубой куртки.

— Думаю, найдется, — сказал он. Потом положил руку на старый коричневый ранец, привязанный к багажнику велосипеда. — Здесь, в этой сумке, у Джона есть термос лучшего на свете чая. Давай-ка найдем уютное местечко, присядем, нальем по чашечке, и я расскажу тебе, как ко мне попал вот этот велосипед.

Он покатил прочь, не дожидаясь ее ответа. Девушка некоторое время глядела ему вслед, а крохотный терьер, сидя торчком в своей корзинке, не сводил взгляд с нее.

И тут самый воздух вокруг наполнился звоном, от которого у Венди запело в груди. Легкий ветерок налетел, взъерошил ей волосы, игриво бросил несколько прядок в лицо. Отводя назад растрепанную челку, она вдруг вспомнила деревце, сидящее в горшке на заднем крыльце ее дома, и поняла, что отныне ветер сам будет приносить ему истории и ей больше не надо их рассказывать.

Зато по-прежнему хочется слушать.

И тогда она вскочила на свой десятискоростной и бросилась чародею вдогонку.

Всех нас объединяют именно эмоции, то, что мы чувствуем перед лицом испытания, а не само испытание.

Анаис Нин

— У меня такое чувство, точно мы где-то уже встречались.

Зои Брилл подняла взгляд. Знакомое начало, прямо как голос в телефонной трубке, когда первая фраза уже произнесена и отступать некуда — участь всякого ночного ди-джея в большом городе, где многие не спят и, чтобы скоротать время до рассвета, названивают на радио. Всем кажется, будто они сто лет тебя знают, всякому ты друг. Обычно ее это устраивало, поскольку она искренне любила людей, но, как говорила ее мать, в семье не без урода. И иногда у нее возникало такое впечатление, будто этих уродов, всех до единого, к ней как магнитом тянет.

Молодой человек, который притормозил у ограды уличного кафе, чтобы заговорить с ней в тот вечер, напомнил ей лису. Тонкие, заостренные черты лица, темные глаза, утолки губ приподняты в плутоватой усмешке, волосы рыжие, как у нее самой, но не такие длинные. И кожа, в отличие от ее собственной, смуглая, что наводило на мысль о каком-нибудь итальянце, арабе или даже индейце, который, покачивая ногами, расположился на одной из веточек его семейного древа. Самоуверенностью от него разило за версту, что всегда раздражало Зои, хотя в остальном он был вполне безобиден. Типичный неженатый молодой яппи, каких пруд пруди, наверняка поклубиться вышел; глядя на него, Зои прямо-таки слышала заводной ритм дискотечного хита от «Фул Форс» «Двигай телом до утра».

Одевался он хорошо, как и подобает всякому Лотарио: небрежно, но не без шика; вряд ли на нем есть хотя бы одна вещь дешевле двухсот долларов, подумала Зои. Ну разве что коски.

— Если бы мы встречались раньше, я бы наверняка запомнила, — недовольно процедила она.

Но он, похоже, принял ее слова за чистую монету.

— Да, меня немногие забывают.

— Повезло вам.

Стоял один из тех редких, волшебных вечеров поздней осени, теплых, с легким ветерком, которые вклиниваются иногда между неделями минусовых температур накануне зимы. По всей Ли-стрит, из одного конца рынка до другого, кафе и рестораны распахнули свои веранды и патио, радуясь последним погожим денькам.

— Нет, нет, — приставала наконец сообразил, что он ее вовсе не интересует. — Это совсем не то, о чем ты подумала.

Длинным тонким пальцем Зои постучала по раскрытой книге, которая лежала перед ней на столе, рядом с бокалом красного вина.

— Я сейчас занята, — сказала она. — Может, в другой раз как-нибудь.

Он наклонился и прочел напечатанное слева вверху название: «Исчезновение через чердачный люк».

— Это ведь О. Б. Хардисон? — спросил он. — Он еще «Вход в лабиринт» написал, кажется?

Зои вяло кивнула и без всякого энтузиазма отметила, что первое впечатление оказалось не совсем верным. «Отлично. Стало быть, ты — типичный неженатый молодой яппи, да еще и начитанный, который вышел поклубиться, но мне все равно нет до тебя никакого дела».

— Техника, — продолжал он, — вот прекрасный пример эволюции, согласна? Взять хотя бы фотоаппарат. Стоит только сравнить любую из современных моделей с лучшими из тех, что были в ходу лет тридцать тому назад, и сразу станет очевидно...

— Послушайте, — перебила его Зои. — Все это очень интересно, и я совсем не хочу показаться невоспитанной, но почему бы вам не попробовать с кем-нибудь другим? Если бы мне была нужна компания, я бы пришла сюда с другом или подругой.

Он покачал головой:

— Ты не поняла. Я же говорю, я вовсе не пытаюсь тебя склеить. — И он протянул руку. — Меня зовут Гордон Вульф.

По тому, как он произнес свое имя, Зои поняла: он уверен, что она тотчас же его узнает.

Она сделала вид, что не заметила протянутой руки. Как у всякой не лишенной привлекательности женщины, самостоятельно живущей в городе масштабов Ньюфорда, у нее давно развилось шестое чувство, своеобразный радар, который включал у нее в подсознании сигнал тревоги: да-дамм, да-дамм, прямо как в фильме «Челюсти», — каждый раз, когда ситуация грозила выйти из-под контроля и перейти во что-то нежелательное.

Гордон Вульф еще ничего такого не сделал, но ее подсознание уже послало предупреждающий сигнал.