На бревне, заменявшем барону лавку, стояла еще одна миска, заботливо накрытая тарелкой с толстыми ломтями хлеба и масла; парила кружка с терпким чаем, ждала своей участи банка со сгущенным молоком. И маленькая коробка шоколадных конфет, которую сунула ему мать спасенных ребятишек из Льенпордта.

В темноте раздались шаги. Он поднял голову и улыбнулся. Вики, пропыленная, похудевшая, в военной форме, остановилась у дерева, к стволу которого был привязан рукомойник, и ожесточенно мыла руки, а затем плескала водой себе в лицо. И пусть под глазами у нее залегли синяки, пусть волосы были коротко острижены – она убрала их почти под ноль после того как во время боя у нее слетела заколка и пряди лезли в глаза, мешая, – она все равно оставалась для него прекраснейшей женщиной на свете.

– Все удачно? – спросил барон, поднимаясь навстречу. Усталость усталостью, а впитанные с детства привычки не отменить никакой войне.

– Да, – ответила она, поцеловав его в губы. От нее пахло машинным маслом, гарью, землей и потом. – Отбились. Никого не потеряли. Вывезли к рудложцам. Ты давно вернулся?

– Час назад, – пробормотал Мартин, опускаясь обратно. – Сядь, поешь. Я приказал нам в бочку натаскать воды, сможем ополоснуться.

– Лучшая новость дня, – усмехнулась она устало. Села рядом, прижавшись теплым бедром, взяла кусок хлеба, откусила. Задержала взгляд на коробке с конфетами, поднесла к носу одну, вдохнула и застонала от удовольствия.

– Их надо есть, – заметил барон наставительно, приобнимая ее. Настроение стремительно повышалось. – Это шоколад, милая, знаешь, сладкое такое… Я, правда, выменял к ним еще бутылку вина, но ее экспроприировал Гуго. Сказал, в плату за персик, что я сожрал в его саду, когда мы искали Алекса.

Вики, слушая его болтовню, ужинала, слабо улыбалась и расслаблялась под его рукой. Война изменила и его – оставив балагурство только для своих, и ее – содрав плавность, томность, сделав резкой и жесткой, как хлыст, вызывающей благоговение у подчиненных. Но наедине друг с другом они вновь становились такими, какими были раньше.

Лагерь затихал, засыпая. Когда чета фон Съедентент направилась к большой бочке, стоящей у берега реки, их окликнули патрульные, но, разглядев, кто идет, отдали честь и двинулись дальше. Вода в бочке была холодной, и греть ее пришлось Виктории. Зато потом, когда они, раздевшись, поднялись по деревянной лесенке и погрузились в парящую походную «ванну», когда обнялись, приникли друг к другу под сияющим полумесяцем, мир вдруг опрокинулся на них покоем и ощущением хорошо сделанной работы.

Вики прижалась щекой к груди мужа и замерла, глядя на реку. И он тоже не шевелился – горячая вода расслабляла, своя женщина рядом успокаивала, и не хотелось, чтобы кончалось время, когда они могут побыть вместе.

Война словно обнулила последние шестьдесят лет их жизни, сделав незначимыми титулы, богатство, все те обиды, которые они так долго лелеяли, все комфортные мелочи, к которым они прикипели, да и привычки тоже: только и было у них теперь, что палатка и любовь. И воспринималось нынче все так же ярко, как во времена стажировок у Алмаза в университете, когда они впятером выезжали на зачистки нежити, и ели из походных котелков, и спали на голой земле…

– Все чувствуется острее, правда? – тихо вторила его мыслям Виктория.

– Да, – сказал он, проведя губами по ежику ее волос. Шутить сейчас совсем не хотелось.

Было горячо и тесно. Плескала вода от их легких движений, плескала река рядом, шумели удаляющиеся машины, шелестел ветер в ветвях, холодя плечи и лица. Они то мылись, помогая друг другу, натираясь до скрипа, то ласкались, скользя кожа к коже, то снова затихали, наслаждаясь близостью.

– Маринина сигналка сегодня сработала, – сказал он тихо в один из таких моментов молчаливого созерцания.

Вики отклонилась – проверила ауру – и с сочувствием провела губами по его груди, прикусила кожу.

– Ты совсем пустой. Она бы стала звать тебя, не будь там что-то серьезное?

Мартин коснулся нити третьей Рудлог, все еще светящейся золотистым.

– Не думаю.

– Я могу попробовать докачать тебе резерв, – что-то прикидывая, неуверенно проговорила Виктория.

– Ну конечно, – пробурчал он. Огладил ее по спине, пощекотал грудь. – Чуть живая Вики будет докачивать мне источники. Лучше еще раз пусти в ход зубки, дражайшая супруга. Кажется, ты нашла верный способ воскресить твоего полудохлого мужа. Ай, Вик, кусаться, а не щипаться.

Дражайшая супруга призывно взглянула на него, и Мартин подхватил ее под бедра, прижал к стенке бочки.

– Но она так помогла нам, – пробормотала Вики, сжимая его крепкие ягодицы и запрокидывая голову: оживший муж со знанием дела целовал ее в шею. – У меня резерв до сих пор растет. С накопителями пробовал?

– Пробовал, – прогудел Мартин бессвязно. – Накопителя на Зеркало уже не хватает… Да, Вик, люблю, когда ты так делаешь… Я как увидел, что первый за секунду опустел, прекратил даже пытаться. Впустую бы потратил… О-о-ох… сожми сильнее… Сердце не на месте… но надо ждать, пока восстановлюсь… Какая же ты красивая… Завтра на рассвете пойду, если ничего не случится. Ты со мной?

– Естественно, – она обхватила его крепче, потянулась к его губам и, прежде чем поцеловать, проговорила: – Я всегда с тобой, Март.

Они целовались так яростно, так лихорадочно касались друг друга, вжимая в стенки бочки, что вода плескала на землю. Вся их близость бывала теперь такой: редкой, яростной и быстрой, прогоняющей усталость. То Вики после нескольких дней отсутствия возвращалась ночью, холодная, промокшая от дождя, пахнущая порохом и муравьиной кислотой, и забиралась к Мартину под одеяло, и совала ледяные руки ему под спину, и вжималась требовательно, и садилась сверху, заставляя согреть любовью, напомнить, что они оба еще живы. То он, раздраженный неудачей или отступлением, днем затаскивал ее внутрь палатки, стягивал ей брюки, задирал китель и урывал несколько горячечных минут.

– Барон? Баронесса? – раздался извиняющийся голос из-за деревьев.

Виктория глухо застонала, и Мартин, витиевато и длинно выругавшись, повернул голову.

– Да?

– Генерал Дорфингьер собирает срочное совещание. Просит вас обоих быть там.

– Час назад мы получили радиограмму от рудложских партизан, – говорил генерал. Бывший министр обороны был невысоким, субтильным, с нелепыми пышными бакенбардами, до войны считался чистым теоретиком и кабинетным служащим, однако к нынешнему моменту заслужил авторитет за блестящее планирование военных операций. – Со стороны Рудлога к нашей границе рвутся многочисленные отряды иномирян, которые ранее неспешно двигались к Блакории от Лесовины и захватывали один город Севера за другим. По сведениям, полученным от пленных, их командующий, генерал Виса-асх, после закрытия портала у Лесовины принял решение идти на воссоединение с блакорийскими иномирянскими войсками.

В темноте вокруг стола под маскировочной сетью, натянутой меж деревьев, собрались немногочисленные боевые командиры, человек восемь: большая часть еще оставалась в Льенпордте. Тянуло дымом – почтенный Гуго Въертолакхнет, круглый, с седыми лохматыми бровями, одетый в шикарный бархатный халат поверх шелковой пижамы, сидел на пеньке и курил трубку. Привалившись к ногам его, лежал толстый бульдог Листик, брезгливо поглядывая на присутствующих.