— Я вся горячая и мокрая, — сказала она. — На мне нет трусиков. Это замечательно, когда ты в кожаных штанах в обтяжку и без трусиков и когда под штанами у тебя все мокрое. Хотите подняться со мной наверх? Я бы вас затрахала до обалдения. Помните, что я сделала с тем мальчиком?

— Вы его убили.

— Думаете, ему было так уж плохо? — Она придвинулась ближе и слегка куснула меня за мочку уха. —Мы трахались с ним три дня, я и Берген. Мы его трахали, и сосали, и давали ему любые наркотики, какие только он хотел. Он в жизни не получал столько удовольствия.

— Только то, чем это кончилось, ему не очень понравилось.

— Ну, ему было больно. Ну и что? — Ее рука поглаживала меня в такт словам. — Ну, не дожил он до ста лет, не дожил до старости. А зачем доживать до старости?

— Выходит, он умер счастливым.

— У него и прозвище было — Счастливчик.

— Знаю.

— Вы и это знаете? Вы много знаете, Скаддер. А вы думаете, это мальчик вас интересует? Если он вас интересует, то почему у вас сейчас так стоит?

Хороший вопрос.

— Я не говорил, что он меня интересует.

— А что вас интересует?

— Как получить деньги за пленку. И как потом прожить столько времени, чтобы успеть их потратить.

— А что еще?

— Пока хватит и этого.

— Вы хотите меня, правда?

— Грешники в аду тоже хотят холодной воды.

— Но они ее не получают. А меня вы получите, если захотите. Мы можем пойти наверх прямо сейчас.

— Не думаю.

Она отодвинулась.

— Господи, ну вы и кремень, — сказала она. — С вами нелегко иметь дело, да?

— Не очень.

— Ричард к этому времени был бы уже под столом. Пытался бы лизать меня через кожаные штаны.

— Ну, и смотрите, чем это для него кончилось.

— Не так уж и плохо кончилось.

— Знаю, — сказал я. — Зачем доживать до старости? Вот что, если у меня на вас член стоит, это не значит, что вы можете водить меня за него, как вам вздумается. Конечно, я вас хочу — с тех пор, как в первый раз увидел вас на пленке. — Я снял ее руку со своей ноги и положил назад, ей на колени. — Вот покончим с нашим делом, тогда и вами займусь.

— Вы так думаете?

— Я так думаю.

— Знаете, кого вы мне напоминаете? Бергена.

— Мне не идет черная резина.

— Это еще неизвестно.

— И к тому же я обрезан.

— Ну, это можно исправить пересадкой. Нет, вы внутри такой же, как он, вы оба жесткие. Вы служили в полиции.

— Правильно.

— Вам приходилось кого-нибудь убивать?

— А что?

— Приходилось. Можете не отвечать, я чувствую. Вам это понравилось?

— Не особенно.

— Вы уверены, что это правда?

— «Что есть истина»?

— А, вечный вопрос. Но я, пожалуй, пересяду. Если мы собираемся говорить о деле, лучше смотреть друг другу в лицо.

Я сказал ей, что я не жадный. И потребовал за пленку пятьдесят тысяч долларов. Столько же они обещали и Левеку, хотя эти деньги ему так и не достались. Столько же могли заплатить и мне.

— А если вы ничем не лучше его? — сказала она. — У него была копия, хотя он поклялся, что нет.

— Он был глупец.

— Что оставил копию?

— Что соврал. Конечно, я сделал копию. И даже две. Одна находится у адвоката. Другая — в сейфе у одного частного детектива. На всякий случаи — вдруг меня зарежут в переулке или я из окна выпаду.

— Но если у вас есть копии, вы сможете без конца тянуть из нас деньги.

Я отрицательно покачал головой:

— Эти копии — моя страховка. А мой ум — ваша страховка. Если я продаю вам пленку только один раз, это не значит, что я тяну из вас деньги. Я оказываю вам услугу. Вот если я попытаюсь сделать это еще раз, вам проще будет меня убить, но у меня хватает ума, чтобы это сообразить.

— А если мы и сейчас ничего не заплатим? Вы пойдете в полицию?

— Нет.

— Почему?

— Потому что этой пленки недостаточно, чтобы упрятать вас за решетку. Нет, я обращусь к прессе. Бульварные газеты просто вцепятся в эту историю. Они поймут, что у вас на руках слишком много крови и вы не сможете позволить себе возбудить дело о клевете. Они устроят вам очень скверную жизнь. Может быть, до уголовного преследования дело и не дойдет, но вы привлечете к себе такое внимание публики, что вам это не понравится. Друзья вашего мужа в Калифорнии будут не слишком довольны, что вы оказались в лучах прожекторов, а ваши соседи будут странно посматривать на вас в лифте. Вы ведь заплатите пятьдесят косых, чтобы избежать такой рекламы, верно? Да кто угодно так бы сделал.

— Это большие деньги.

— Вы и вправду так думаете? Не знаю, получу ли я столько же от бульварной газеты, но половину уж наверняка получу. Если они не вцепятся в такую историю, значит, они занимаются не своим делом. Я могу хоть сегодня явиться к какому-нибудь издателю и выйти от него с чеком на двадцать пять тысяч, и при этом никто не скажет, что я шантажист. Они назовут меня героем и, возможно, даже возьмут к себе на работу, чтобы я и дальше раскапывал всякую грязь.

— Мне надо посоветоваться с Бергеном. Вы говорите, это не такие уж большие деньги, но нам понадобится некоторое время, чтобы их собрать.

— Ни черта не понадобится, — возразил я. — Когда человек занимается отмыванием денег, ему ничего не стоит раздобыть немного наличных, Я думаю, у вас дома валяется раз в пять больше.

— У вас какое-то странное представление о том, как делаются дела.

— Я не сомневаюсь, что вы можете собрать деньги к завтрашнему вечеру, — сказал я. — Тогда я и должен их получить.

— Господи, — сказала она, — как вы похожи на Бергена!

— У нас разные вкусы.

— Вы думаете? Не говорите ничего о ваших вкусах, пока не попробуете все, что лежит на тарелке. А ведь вы еще не все попробовали, правда?

— Ну, не так уж много и осталось.

— Берген захочет с вами встретиться.

— Завтра вечером, когда мы завершим нашу сделку. Я принесу пленку, так что вы будете знать, что покупаете. У вас в Маспете есть видик?

— Вы хотите продать ее прямо там? В спортзале?

— Я думаю, для обеих сторон это самое безопасное место.

— Да уж, там не помешают, — сказала она. — Если не считать четвергов, там как в пустыне. И даже по четвергам народу не так уж много. Что у нас завтра, среда? Я думаю, это возможно. Но конечно, я должна поговорить с Бергеном.