— Трусы! — крикнул он своим единоверцам. — Трусы! Что вы делаете? Бросайте тогда уж камни и в меня! Найдется ли среди вас настолько безгрешный, чтобы чувствовать себя вправе швырнуть в меня камень? Хотя бы один?

Ответа не последовало, все стояли молча. Их защитник, задрав голову, издал почти нечеловеческий вопль. Затем он обернулся и сердито посмотрел на Ахмеда и Шерон. На лбу его блестел пот, глаза сверкали, как кипящая смола. Он снова повернулся к толпе:

— Неужели среди вас нет ни одного, кого Бог создал абсолютно безгрешным и дал ему право побивать других камнями? Если такой найдется, пусть бросит камень в меня! — Увидев валявшийся прут, он схватил его и остервенело начертил что-то в пыли. — Идите домой! Разойдитесь по домам и дайте пройти этим людям!

Никто не тронулся с места. Тогда разъяренный хасид ринулся к группе зрителей, и те начали расходиться. После этого он переключился на преследователей, предлагая им наброситься на него, и те тоже стали один за другим отступать.

Тут появилась Тоби и кинулась к Шерон, помогая ей подняться на ноги. Их спаситель был ее другом. У Шерон было разбито лицо и рука. Ахмед тоже не остался без ран. Молодой хасид пересек площадь, чтобы поднять свою шляпу, затем вернулся к ним.

— Не приводите их больше сюда, Тоби.

— Это я виновата, я привела их, — сказала Шерон.

— Вы еврейка, — сказал хасид. — Вы должны понимать, что эти люди как дети. Вы спровоцировали в них худшие чувства. Я сожалею об их поведении. Но не приходите больше сюда.

Он проводил их до выхода из квартала. Тоби быстро сказала ему что-то на иврите.

— Уведите их, — ответил он, снимая очки и отирая лоб белым платком. — Уведите их.

Том вошел в полумрак церкви и закрыл за собой дверь. В просторном помещении горело множество свечей. Прихожане опускали свои пожертвования в кружки и произносили быстрым шепотом молитвы. «Лживые молитвы, — подумал Том. — Каждая из свечей лжет».

Одинокий прихожанин молился, преклонив колени на скамеечке у алтарного ограждения. Голова его покоилась на сложенных руках. Том прошел к рядам скамей. Шаги его отдавались эхом под сводами церкви. Он сел на одну из дальних скамей за спиной у молившегося, ожидая, когда тот уйдет, и прижимая к груди бутылки с бензином.

Лживые свечи горели медленно. Время от времени пламя их колебалось на сквозняке. Том подумал о Кейти, терпеливо ожидавшей его на улице. Она не говорила ему, что он должен сделать. Он и сам знал.

Мария Магдалина раскрыла им глаза. Святая Магдалина, джинния, ангел, демон, олицетворение свободы и любви. Над алтарем висел крест, на котором было изображено тело распятого Христа. Но предал его не Иуда, а Павел. «Не следует забывать, — подумал Том, сложив руки в притворной молитве, — что религиозная истина зависит от того, какая из исторических версий победила». Версия Марии была вычеркнута. Ее изгнали, потому что она отказалась признать Христа в человеке, который появился перед ней в саду у могилы. Потому что она знала, что явление Мессии было запланированным театральным действом и что Павел, апостол лжи, опрокинул их планы.

«Перестаньте распинать самого себя, Том, — сказала Тоби. — Перестаньте распинать самого себя».

Он может все исправить. Разрушить святилище врага. Ради Кейти. Святилище узурпатора, лжеца. Мария Магдалина была истиной. Павел был ложью.

Человек, молившийся перед алтарем, похоже, не собирался уходить. Посмотрев на фигуру, склонившуюся в молитве, Том вдруг почувствовал, что с ней что-то не в порядке. Что-то в позе человека встревожило его. Внутри его возникло неприятное чувство, в желудке стала нарастать какая-то тяжесть, как свинцовый шар. Неприятное чувство усиливалось.

Дверь церкви сзади открылась, впустив струю воздуха и вызвав минутное истерическое трепыханье желтых мотыльков пламени над свечами. Кто-то вошел в церковь и сел на скамью позади него. Том обернулся, и тут вся ситуация коренным образом изменилась.

Он не сидел больше на скамье в одном из задних рядов. Он стоял на коленях у ограждения алтаря точно в такой же позе, в какой был молившийся перед этим прихожанин. А на его прежнем месте теперь сидел тот, кто только что вошел в церковь.

В согнутом положении, с бутылками, прижатыми к груди, Том не мог разглядеть лицо этого человека. Он перевел взгляд на алтарь и увидел, что вся церковь начинает источать влагу. Из каменных стен сочилась вода, вода капала с деревянных скамеек. Напрестольная пелена, статуи святых, позолоченный крест — все это плакало клейкими едкими слезами. Свинцовый шар у него в желудке раздувался. Он протер глаза ладонью.

И опять вдруг все изменилось. Опять Том оказался на задней скамье и глядел на молившегося у алтаря прихожанина. Он поднялся и стал медленно приближаться к согнутой фигуре в сером плаще. Когда он оказался у него за спиной, рот его наполнился металлическим вкусом. В ушах звенело. Голова на миг закружилась, и он пошатнулся.

Под скамеечкой, на которой молился прихожанин, Том разглядел что-то жирное, свернувшееся кольцом и отсвечивавшее маслянистым блеском. Оно тускло мерцало в тени и лениво шевелилось, как свернувшаяся змея.

Том сделал шаг назад. Эта штука опять шевельнулась, развернулась во всю длину и свернулась снова. Теперь Том видел, что это вовсе не змея. Перегибаясь через спинку скамьи, эта непонятная вещь тянулась к телу молящегося и смыкалась с ним у нижнего конца позвоночника. Это был хвост.

— Джинн! — прошептал он.

Борясь с ужасом, волной поднимавшимся в его пищеводе, он услышал какой-то шум позади. Бросив взгляд через плечо, он увидел, как еще одна фигура в серой одежде поднимается с той скамьи, на которой он только что сидел. А хвостатое существо, находившееся рядом с ним, исчезло.

Они опять поменялись местами. Фигура приближалась к нему, ее явственно различимый черный хвост шелестел, проползая по ковру в проходе. Демон прижимал что-то к груди. Это были две пластиковые бутылки, наполненные грязно-желтой жидкостью.

Тварь была все ближе к Тому и убыстряла шаг. Том попятился, и еще раз все поменялось: он отступал от алтаря, а оттуда на него наступал джинн. Их взаимное положение стало меняться постоянно. Не успевало сознание Тома зафиксировать одно из них, как джинн догонял его уже с противоположной стороны, пока Том не оказался между двумя джиннами, приближавшимися одновременно с двух сторон.

Джинн был уже так близко, что Том смог разглядеть его лицо. Это было его собственное лицо. И тут эта тварь набросилась на него.

Но в самый момент их соприкосновения все звуки затихли. Свечи перестали гореть, хотя никто их не тушил. Вместо пламени над ними появились огоньки, напоминавшие маленькие белые цветы, которые быстро распускались и разгорались, и вот отдельные белые цветы-фонарики слились в единую стену ослепительного света. За этой стеной послышался чей-то далекий крик, постепенно возраставший по тону до сверхъестественной высоты. Под действием этого крика в стене света стали появляться трещины, которые быстро расширялись. Стена рушилась, и в образовавшуюся брешь пролилось время, так что над каждой из свечей вновь загорелось обычное пламя. Том внезапно понял, что крик исходит из его собственного горла. Он уронил бутылки с бензином, они покатились по полу. Налетев на железный подсвечник с дюжиной горящих свечей, он опрокинул его, и тот упал прямо на бутылки.