заканчивается, и когда мы начинаем смотреть на происходящее с точки зрения вечности. Но задача заключается в том, чтобы эту точку зрения пытаться всегда на себе, собой, своим усилием, удерживать. После жизни поздняк метаться. А потому я событиен, то есть реален для себя, в момент мысленной собранности, в момент акта cogito. А значит реальность моя зависит от того, насколько я как автор реализуюсь в своем произведении, помогающем мне совершать акт собранности. Или я показываю некую простую активность, плодя тексты? Именно в этот момент разнообразной активности нами играет дьявол. Он нами играет, когда мы «мыслим не точно», не строго, не правильно, не ответственно. Часто «дьявол играет нами именно тогда, когда мы, как птички, сидим на ветках, поем песенки и чирикаем» [ПТП 2014: 575]. Это момент, когда искусство выступает простым реактивным актом, формой проявления нашей животной энергии, «витальной артистичности», натуральной одарённости. Мы слагаем песенки, поём, пляшем, или пишем умоподобные трактаты, многочисленные наукообразные тексты, порождая ворох ненужных вещей.

«6.41. Смысл мира должен находиться вне мира. В мире все есть, как оно есть, и все происходит, как оно происходит; в нем нет ценности – а если бы она и была, то не имела бы ценности».

[Л. Витгенштейн. 1994: 70]

Опять возвращаемся к проблеме времени. Насколько я пребываю в событийности полностью, насколько я в ней весь, без остатка есть? Из какой точки придётся отвечать на прозвучавший вопрос: что со мной происходит? Где и когда со мной произошло то, что происходит? Чтобы отвечать на этот вопрос, мне же нужна точка опоры, которая и задаст мне меру и критерий ответа.

Вопрос не так банален. Можно ответить просто, в духе известной притчи о трёх каменотёсах. Один каменотёс, таская камни, так и понимал, что он таскает камни. Иного смысла он и не видел. Он был рабом своего действия. Другой, таская камни, зарабатывал деньги, чтобы семью прокормить. А третий каменотёс, таская камни, строил храм.

Но так ли уж всё просто? Он, этот каменотёс, свой смысл сам вносит в своё действие? Взял и решил, что он строит храм? Он отвечает задним числом. И зачастую ошибочно, подкладывая под истинное желание какие-то свои сиюминутные настроения и потребности или чужие помыслы, придумки про себя. М. К. замечает: в случае М. Пруста мы имеем дело с продуманным опытом, с пройденным путем. Но путь проходится под знаком этого постоянного вопроса о реальности себя, о том, что происходит со мной? Что на самом деле происходит? Много ранее мы это обсуждали в связи с темой Сталкера и комнатой желания: что на самом деле желал герой этой истории? Это то, что на самом деле, связано не с психологизмами, не с желаниями, потребностями и интересами, не с карьерой или благополучием, счастьем или успехом. Речь идёт о сокровенном желании, о том, во имя чего что-то происходит. Это последнее не ловится тем, что сейчас происходит и тем, что чувствуешь. Точнее, может ловиться, но при особой организации душевной работы, при построении (опять!) духовного инструмента, произведения, помогающего тебе ловить, чувствовать сокровенное желание, чтобы этот акт проживания был актом присутствия, «был здешним и полным».

Здешность, тутошность, проживаемость сейчас, полнота делают время «собственноличным», не мыслью и чувством о нём, а им самим, чистым временем, его проживанием. Из чистого времени и состоят куски нашей жизни.

Геометрия времени

На предыдущем шаге мы говорили о поиске меры проживания, искомой за пределами ситуации здесь и теперь. М. К. ищет меру, выстраивает вслед за своими французскими собеседниками «геометрию времени» в поисках «глубинного измерения», глубинной психологии проживания. Здесь нащупывается какой-то ключевой нерв всего разговора о топологии пути. Поиск такой меры (глубинного измерения) такой геометрии, предполагает разворачивание всей топики пребывания человека в разных направлениях, не сужение его в какой-то объединительной точке, в которой можно было бы «объединить биографию, объединить точки жизненного пути человека», а развертка топологии в разных направлениях одновременно, по принципу ядерной реакции, разбегания в разные стороны энергии существования и траекторий движения.

М. К. со ссылкой на Р. М. Рильке приводит метафору этой геометрии в виде пирамиды. На её вершине мы находимся в повседневности, в которой мы просто пребываем в потоке, затем далее вниз и вниз, и всё более и более расширяется невидимое пространство пребывания, пространство реального, которое мы не ощущаем. Во временном слое, слое самосознания, мы можем пребывать как бы в потоке, в нём что-то реально случается, сцепляется, складывается, образуется некая совместность, простое «Бытие-Вместе», Присутствующее Бытие, «Бытие-Присутствие» [ПТП 2014: 582].[132] То, что кажется разбросанным и раскиданным, на самом деле существует вместе, наличествует вместе. Мы же пытаемся осознать это как-то в раздельности, последовательности. В этом потоке моё существо вынуждено доопределять себя, достраивать своё место, пытаясь найти его в мире, моё существо должно занять место в мире и своими актами доопределить то, что и составляет его самого, его событийность.

Если просто что-то случается с нами в потоке, то происходит, как правило, реактивно. Если же пытаешься задать какому-то случаю смысл, то происходящее становится событием. Эта разница образует разные жизненные пути, хотя в физическом хронотопе всё кажется одинаковым и сплетённым в потоке впечатлений.

Задаётся сугубо смысловая мера, смысловое измерение пребывания в мире, своя смысловая геометрия души. Так вот. В этом потоке важна попытка улавливания промежутка, того, что рождается в смысле. М. Пруст, помечает М. К., вводит дополнительно измерение для фиксации промежутка – точек, остановок, сшивок, с помощью словечка «между». Оно уже обсуждалось М. К. в предыдущих моментах разговора. Это то, что между «уже» и «ещё», не то и не это, а то, что между [ПТП 204: 585]. Как обнаружение швов, границ, складок, зазора, что может быть схвачено опять же сугубо художественным способом, метафорой, фиксирующей складку-границу: метафора есть языковая форма перехода, граница употребления слова, понятия, попадания его в заграничную сферу. Зазор держится на метафоре. Например, хайдеггеровское «язык есть дом бытия». Эта метафора затем ведёт философа далее в лабиринты всего пространства, заданного метафорой.

Наверное, и скорее всего так оно и есть, я тут наврал про то, что на самом деле имел в виду М. К. Но это, как и он сам неоднократно замечал, та сложность и темнота проблемы, ради которой стоит продираться и идти дальше. Если бы было всё так просто с топологией пути, было бы не интересно.

Так вот, метафора в целом выступает не просто лексической единицей, но и