Стоял сентябрь, и на рынке у зеленщиков появились местные японские яблоки. Подруги в свитерах и джинсах наслаждались на террасе Джульет обедом на ветерке. В Риверсайд-парке, по другую сторону дороги, несколько деревьев совсем пожелтели, другие там и сям расцветились яркими красками осени.

— Расследование само по себе захватывает, а кроме того, знакомишься с интересными людьми.

У Андерсонов был маленький балкон, но он оказался на редкость удачно расположен — двумя этажами ниже террасы Джульет и как раз под тем местом, откуда спрыгнул Хейден. Не угоди он туда, упал бы на улицу и разбился насмерть. Сначала раздался звук раздираемой одежды (это он зацепил навес Андерсонов), затем шлепок, и всем стало ясно, что Хейден улетел недалеко.

Он сломал три кости, не считая ребер, сильно порезался и получил ушибы. Но тому, что осталось в целости, вполне хватило, чтобы предъявить обвинение в покушении на жизнь Джульет Бодин. Врачи предполагали выписать Хейдена из больницы уже в октябре.

— Кстати, об интересных людях. Ты хоть видишься с Мюрреем Лэндисом? — Рут отрезала такой тонкий ломтик чеддера, что сыр буквально просвечивал. Положила на дольку яблока и отправила в рот.

Последние несколько недель она была чрезвычайно занята: давала интервью, доводила до совершенства «Большие надежды», рассматривала новые предложения. Первое время, потеряв своего ведущего исполнителя, Рут сходила с ума: она восхищалась артистическим мастерством Харта и симпатизировала ему как человеку. Но после шести или семи успешных представлений со вторым и третьим составами успокоилась. Жалела только об одном: что хвалебные отзывы в печати («Потрясающе!», «Трогательно!», «Волшебно!») почти сразу же затмила кровавая драма «падения» Харта (именно на этом слове настаивал его адвокат) и снова всплывшие в прессе яркие рассказы о смерти Антона. Но Ники Сабатино и Кирстен были на высоте, а Лили Бедиант в роли Эстеллы с Пипом — Алексеем Островским в третьем составе удовлетворяли вкусам сентиментальной публики, чего никогда не смогла бы достичь Электра. Рут с удовольствием поставила бы ее танцевать с Ники, но смерть любовника, потеря ребенка, предательство партнера и его чуть не окончившийся смертью прыжок — все это вместе изрядно потрясло балерину. Она решила в этом сезоне больше не выступать и уехала на месяц к друзьям в Лондон.

— Виделась, — вздохнула Джульет. — В том смысле, что я видела его глазами. Пару недель назад он наконец пригласил посмотреть свои работы. Кстати, тебе стоило бы как-нибудь заглянуть. Впечатляет. Все очень странно, но не ради странности.

Она не добавила, что, когда настал долгожданный час, выяснилось, что Мюррей пригласил еще одного гостя. Пожилого коллекционера, подчеркнуто любезного и умопомрачительно навязчивого. Он называл Джульет «дорогая» и слышать не хотел, чтобы уходить без нее.

— А если ты о том, что мы делали кроме «поглядеть», — продолжала Джульет, — ровным счетом ничего. Или, лучше сказать, только и смотрели.

Она снова вздохнула. В последний месяц ей уже несколько раз снился Мюррей — томительные, чувственные сны, ощущения, не дававшие ей покоя и в часы бодрствования. В студии Мюррея Джульет не оставляло желание плюхнуться к нему на колени и зарыться носом в изгибе шеи. Когда они уходили из Кадуэлл-холла, его сдержанность как будто дала трещину. «Ты сегодня очень красивая», — сказал он. И еще была орхидея. Но после того вечера, когда разыгралась драма, отступил на привычную дистанцию — был любезен, держался дружески, не более. Джульет призналась себе, что не представляет счастливого завершения их романтических отношений. Но ее все меньше и меньше интересовали такие мудрые прозрения, все больше тянуло дать себе волю. Никто не спорит: куда проще держать себя в руках, чем потом расхлебывать последствия. Но скажите на милость: зачем вообще нужна жизнь, если время от времени не совершать ошибок?

Однако Мюррей со своей стороны не предпринимал никаких попыток сближения. Ни намека на безрассудство.

Рут сочувственно пожала плечами:

— Мужчины, что с них взять, — и сменила тему.

Через полчаса обед был съеден, кофе допит, и Рут отпросилась в театр готовиться к вечернему представлению. А Джульет осталась сидеть на террасе и, подставляя лицо крепнущему ветерку с реки, перебирала в памяти события пролетевшего лета. Пятнадцатого сентября, день в день, она сдала рукопись «Лондонской кадрили» Порции Клейн. Редактор прочитала книгу за одну ночь и объявила ее творческой удачей Анжелики Кестрел-Хейвен. Вместе со своей рукописью Джульет отдала первую главу книги Тери Малоун, и, как ни странно, текст тоже понравился Порции. Балерина рассчитывала дописать роман, когда наступит перерыв между сезонами. А там будет видно: может быть, она весной оставит сцену.

Джульет осталась довольна своей работой летом. К тому же в голове созрел новый замысел — с застенчивым героем, и она предвкушала, сколько удовольствия доставит ей следующий роман.

Но ушедшее лето принесло много грустного: смерти и трагедии оставили на душе горький осадок. Через несколько дней после того, как Джульет посетила скульптурную студию Мюррея, полицейский позвонил ей из участка — прояснились намерения властей относительно юридического преследования Харта Хейдена. В связи с поведением на вечеринке мисс Бодин окружной прокурор склонялся к мысли предъявить ему обвинение в смерти Антона Мора. Но поскольку детектив Пелтц сразу не конфисковал и не отдал на анализ пресловутую бутылку с колой, улику сочли ненадежной. То же касалось возможного обвинения в провоцировании выкидыша Электры препаратом, который невозможно было выявить. Что же до обстоятельств с тальком, Мюррей и раньше намекал, что дело кончится ничем, — ведь случай с падением танцовщика никто серьезно не расследовал. Можно было выдвинуть обвинения против Грега Флитвуда в преступном пренебрежении к своим обязанностям и непредупреждении жертвы. В итоге осталось единственное обвинение — в покушении на жизнь Джульет. Мюррей надеялся, что удастся довести дело до суда и добиться приговора, но Харт, по его мнению, мог отделаться условным сроком.

От разочарования у Джульет перехватило горло. Судьба распорядилась так, что Харт Хейден больше никогда не будет танцевать — ему повезет, если сможет ходить. Но в глазах закона этот человек был невиновен в убийстве. Если бы она убедила детектива Пелтца забрать бутылку! Если бы не сделала глупой ошибки во французском! То заблуждение — результат ее интеллектуального высокомерия, ненавистно знакомого порока, который портит ее внутренний облик. Когда Джульет поплакалась Мюррею — в жалобе был налет самоуничижения, — тот охотно ее поддержал:

— Что верно, то верно. И кроме того, было невероятно глупо разыгрывать из себя детектива. Это чрезвычайно опасно. В следующий раз так не поступай, Джули.

— Я не справилась, — грустно ответила она, пропуская мимо ушей это самое «в следующий раз».

— Не согласен. В итоге ты все выяснила.

— Но Антон мертв. И его ребенок тоже.

— Слушай, не дави на мое больное место. Думаешь, кто-нибудь, кроме Господа Бога, сумел бы догадаться, что на уме у психа?