Он взглянул на себя в зеркало и покачал головой, только что матом не выругался. Эту форму – не эту конкретно, разумеется, а подобную ей – он не надевал двадцать пять лет. Когда-то она ему шла. Во всяком случае, так говорили знакомые дамы. Если бы не события осени тридцать девятого, так бы и носил. Наверняка добавил бы со временем третью звездочку на погоны и до полного генерала – уж всяко-разно – за двадцать-то пять лет службы как-нибудь да дослужился бы. Разве, нет?

Генрих очень вовремя взял себя в руки. Отошел от зеркала и закурил. И в этот момент – словно, только того и дожидался – щелкнул дверной замок, створки высокой двери плавно открылись, и в комнату вошла Наталья.

Высокая, стройная, в голубом атласном платье до пола, подчеркивающем фигуру и оставляющем открытыми плечи и верхнюю часть груди, она коротко взглянула на Генриха и подошла к тому самому зеркалу, в которое только что смотрелся он сам. Выглядела она завораживающе ново: почти незнакомая женщина с приведенными в порядок волосами цвета ночи, с лицом-маской – так много на него наложили косметики. Но старались куафёры не напрасно. Образ получился неординарный. Яркий. Впечатляющий. Его усиливали сияющие глубокой кобальтовой синевой крупные сапфиры. В волосах и в ушах, на груди, на запястье правой руки.

– Что скажешь? – Любопытно, но она очевидным образом ожидала слов одобрения. Не вообще, а конкретно от него. Грех не ответить взаимностью, и Генрих сказал правду.

– Знаешь… – он поймал себя на том, что готов наделать глупостей. Сказать Наталье, о чем думает на самом деле, или начать перед ней заискивать.

«Старость, – подумал он с тоской, продолжая говорить Наталье ту правду, которую она хотела услышать именно от него. – В иные времена мне такое даже в голову не приходило. Заискивать любви? Господи, помилуй!»

– Знаешь, – он смотрел на Наталью, стараясь придать взгляду выражение придирчивого интереса, и надеялся, что она не узнает, о чем он сейчас думает, – я помню эти сапфиры. Их носила сестра моего отца. Собственно, гарнитур заказали специально для нее. К празднествам… Не помню уж, что это было, да и не важно. Суть в том, что ты вернула камням жизнь. Понимаешь, о чем я говорю?

– Нет. – Она оробела вдруг, вот в чем фокус. Не в первый уже раз Наталья смотрела на себя иначе, другими глазами, не так, как он.

«И не мудрено, – признал Генрих. – Я мужчина, она – женщина. Я старик, а она…»

– Я имел в виду, – объяснил он, – что это не они тебя украшают. Все с точностью наоборот.

– Значит, тебе нравится? – чуть нахмурилась Наталья, то ли занятая посторонними мыслями, то ли решавшая, гневаться ей из-за «глупого» комплимента или «ну его!»

– Еще бы! – Генрих подошел ближе, настолько близко, что показалось, он ощущает не только запах, но и тепло ее тела. – Впрочем, можешь не верить на слово. Завтра ты прочтешь об этом в газетах.

– Полагаешь, моя внешность может иметь общественный интерес?

– Наташа, – Генрих не переставал удивляться ее наивности в такого рода делах. – Ты сама и есть – общественный интерес. Будь уверена, они узнают даже то, какое на тебе этим вечером надето белье.

– Прямо-таки! – фыркнула Наталья, но, судя по тому, как порозовели вдруг ее скулы, двусмысленный комплимент Генриха своей цели достиг.

– Увидишь.

– А ты?

– Я? – не понял он.

– Ты хочешь посмотреть, какого цвета?..

– Хочу, – он и, в самом деле, ничего сейчас так сильно не желал, как оказаться с Натальей наедине, но, увы, он сам написал всю партитуру «от и до», и гневаться должен был теперь на одного себя. – Но, увы, Тата, не сейчас. Может быть, позже, после коронации, если ты еще не передумаешь…

– После коронации? – Что-то случилось с ее взглядом. Казалось, померкла синь глаз, состязавшихся глубиной и сочностью цвета с сапфировым гарнитуром. – Ах, да… Конечно! Не передумаю! – но улыбка получилась вымученной. Впрочем, никто другой, кроме Генриха, этого бы, верно, и не заметил. Просто он слишком внимательно на нее смотрел.

– Что ж, – время уходило, не оставляя выбора, – тогда позволь пригласить тебя на маленькую семейную встречу. En petit comité[62], так сказать. Только свои…

– Семейная встреча?! – вскинула она взгляд. – А я разве?..

– А разве нет?

– Если ты настаиваешь… – Натали снова показалась ему растерянной, но, по-видимому, к этому следовало уже привыкнуть.

– Я настаиваю! Пойдем!

– Да, – она шагнула к нему, – нет! Постой! То есть… Ах, черт! Генрих, как ты смотришь… Ну, я просто хотела спросить…

– Наташа!

– Я хочу выпить! – выпалила Наталья. – Немного! – подняла она ладонь, словно останавливала его возражения. – Для… Ну, как говорят в таких случаях? Для куража, что ли!

– Пей, – пожал плечами Генрих, – кто тебе мешает? Только аккуратно, а то развезет во время коронации, – успокаивающе улыбнулся он, показывая, что всего лишь шутит, – стыда потом не оберешься!

Он достал из брючного кармана серебряную фляжку, маленькую, меньше той, что спасла ему жизнь, и протянул Наталье.

– На вот! Держи! Там коньяк!

– А тебе идет форма, – вдруг сказала Наталья. – Зачем ты ее надел?

Вопрос отнюдь не следовал из первой части фразы, но Генрих понял, что она имеет в виду.

– Я должен подтвердить слова военного прокурора, – ответил он. – Если появлюсь в форме на коронации, больше этот вопрос муссироваться не будет. Идем! Выпьешь в родственном кругу, – усмехнулся Генрих. – Все равно у тебя, Тата, в этой пьесе роль без слов…

* * *

«Роль без слов? И что же, прости, Господи, это за пьеса такая?»

Они вошли в кабинет – во всяком случае, последние четыре дня эта комната служила Генриху кабинетом – и застали общество в сборе. В креслах, расставленных полукругом перед массивным письменным столом, сидели хорошо знакомые Натали члены семьи Берг: Федор Игнатьевич, Лариса Антоновна, Ольга Федоровна и Маргарита Генриховна. Муж Маргариты Айдар Расимович Бекмуратов тоже находился в комнате, но не сидел, а стоял у окна и о чем-то шептался с Людвигом. Выражение лица у генерала при этом было такое, словно майор Шустер зачитывает ему пункты судебного приговора.

«А что если, и в самом деле?» – Натали уже успела вполне оценить эту сторону жизни Генриха. Ожидать от него и его людей можно было чего угодно. Даже того, чего не ждешь.

– Добрый вечер! – сухо поздоровался, входя в комнату, Генрих. – Спасибо, что согласились прийти. Господин генерал, – обратился он непосредственно к Федору Бергу, вставшему из кресла навстречу, – разрешите на правах хозяина дома без чинов?

– Мы разве на «вы»? – нахмурился Берг.

– А разве нет? – холодно прищурился Генрих.