Луч света из окна столовой освещал табачный дым, поднимавшийся к потолку и рассасывавшийся там, – так растворяется капля крови, упавшая в воду. Был живой человек – стал мертвый. Порог пройден, и что теперь?

А со столом, на который Макс опирался локтями, ничего не случилось; цел был также пол у него под ногами. Все осталось точно таким же, как было прежде. Макс глубоко затянулся горьким «Салемом» и снова выпустил облако дыма.

«Если ты хочешь, чтобы это было так, Макс, – сказал он себе, – земля и дальше будет вращаться».

Он заметил жирные пятна на оконных стеклах, грязь на краях столиков, обратил внимание на небольшую красную крапинку у себя под ногтем большого пальца. Макс-то думал, что в каком-то смысле изменений должно было произойти намного больше, но ничего подобного не случилось. Он просто заметил больше грязи вокруг, только и всего.

Проблема идентифицировалась как жизнеспособный альтернативный образ действия. Что лучше: принести больше добра большему количеству людей или меньше зла меньшему? «Нет, Макс, нет, ты не сможешь выйти сухим из воды». Его подход к проблеме был гораздо более эмоциональным, более плотским. Макса бросало то в жар, то в холод, тело чесалось, он обостренно чувствовал, где именно его рубашка касалась кожи, воротник сжимал шею. Макс ощущал в своем организме странные химические процессы, от которых сводило судорогой желудок и внезапно появлялась слабость в коленях, – такое с ним уже было, когда ему сказали, что у него умер отец. Мысли в голове разваливались на фрагменты, которые разбегались, когда Макс пытался слепить их воедино. Та женщина в любом случае должна была умереть. Если вы застрелите человека, который падает с небоскреба, это все равно будет считаться убийством? Для Макса внутренние споры, осуждение и укоры совести наступили только потом.

Накануне приезда бабушки Михала Макс не спал всю ночь. Он хорошо понимал, что его ждет, и был в затруднении относительно плана действий. Герти – с часами на руке и капелькой крови, сияющей на груди, – поцеловала его утром, и он понял, что впервые в жизни не может поделиться с ней сокровенным. Они отдалились друг от друга. Она сказала ему, что договорилась с одной из дам съездить в Падерборн за новыми нарядами.

– А наша промтоварная книжка это позволяет?

– Ох, Макс. С этим все в порядке, уверяю тебя. Одна из дам в городе устраивает распродажу одежды, которая больше не понадобится ей в Заксенхаузене.

– Больше не понадобится? – изумленно переспросил Макс.

Он посмотрел в окно. Середина ноября, в воздухе кружатся снежинки. Сколько он уже противостоит СС? Несколько месяцев. Смерть девочки позволила ему выиграть немного времени. Макс сказал Михалу, что возьмет ответственность за это убийство на себя. Но на самом ли деле он имел в виду ответственность? Нет. Макс имел в виду доверие. Это повысило его статус в глазах охранников концентрационного лагеря. Новость быстро докатилась до Хауссмана. В присутствии членов СС тот заявил, что Макс молодчина, что он теперь стал одним из них. Только вот он не был одним из них. А фон Кнобельсдорф так и не приехал. Слишком занят? Забыл о докторе Фоллере? Макс не стал заморачиваться догадками о причинах такого невнимания.

Герти рассердилась на Макса за такое отношение к распродаже.

– Ну, хозяева ведь не попросят вернуть одежду обратно, верно? И что, по-твоему, нужно со всем этим сделать? Выбросить в огонь?

Максу эти люди представлялись стаей пойманных животных, которых загнали в угол, чтобы убить и освежевать. Их, фигурально говоря, лишают шкуры в виде одежды, отбирают драгоценности, часы, очки и даже зубы, после чего остается лишь отделаться от костей и мяса, похоронив при этом представления о человеческой морали и сконцентрировавшись на практических проблемах переработки и утилизации ненужных отходов.

– Падерборн – большой город. Там небезопасно. Несколько дней назад бомбили Мюнхен.

Ситуация действительно была тревожной. В Мюнхене жила Криста, тетка Макса, у которой не было домашнего телефона. У Макса ушел целый день на то, чтобы убедиться, что с ней все в порядке.

– Я никогда не думала, что ты пораженец, Макс Фоллер, – ответила Герти. – Со мной все будет отлично, и мы вернемся еще до темноты.

Слишком уставший, чтобы с ней спорить, Макс ушел в лабораторию.

Добравшись туда, он обнаружил у двери прыщавого светловолосого охранника, сидевшего на раскладном стульчике, и ветхую старуху, покачивавшуюся перед ним на тонких как палки ногах. Внезапно напряжение, копившееся в Максе последние дни, вырвалось наружу, и он схватил парня за руку:

– А ну-ка, поднимите свою толстую задницу и уступите место этой женщине!

– Это мой стул, – возразил охранник. – Я специально принес его с собой на случай, если придется ждать. Ждать действительно пришлось, я и жду, – так в чем проблема?

Макс не стал ничего с ним обсуждать, просто выбил стул ногой и столкнул охранника на ступеньки.

И тут же пожалел о содеянном. Испугавшись потасовки, пожилая женщина рванулась вперед и попыталась убежать. Макс с тревогой отметил, что ее ноги закованы в кандалы, в то время как ей требовалось кресло-каталка, а не цепи.

Охранник поднялся с пола и гневно посмотрел на Макса.

– Вы зарабатываете себе определенную репутацию. Думаете, эсэсовец будет стоять, когда перед ним сидят обезьяны? Тьфу! – Он плюнул на пол и, бросив на Макса испепеляющий взгляд, поправил форму. – Вы омерзительны.

Охранник быстро вскинул руку – хайль Гитлер – и исчез. Впрочем, Максу было все равно, куда он подевался: доктор Фоллер взял стул, поставил его на площадку перед лабораторией и жестом пригласил старушку садиться.

Женщина действительно была стара, а не просто так выглядела, и к тому же очень истощена. Она едва стояла на ногах. «Это просто чудо, что она выжила в Заксенхаузене», – сказал себе Макс. Он уже давно не думал, что в концентрационных лагерях с заключенными просто несколько грубовато обращаются. В Вевельсбурге Макс своими глазами видел, как женщину, которая была лет на двадцать моложе этой, забили до смерти только за то, что она не смогла поднять мешок с цементом. Как же удалось выжить там этой даме? Она относилась к разряду пациентов, которых Макс не взялся бы лечить даже при обычных условиях. Он помог бы ей ослабить боль, постарался бы обеспечить комфортные условия существования, но не стал бы тревожить ее хирургическим вмешательством. Этой женщине, должно быть, было уже за девяносто; она и так в любой момент могла умереть от старости.

Макс попытался ее обследовать, но она не давалась, сжимаясь от страха. И ее нельзя было в этом винить. Макс понимал: что бы он ни делал, для этой женщины он был всего лишь еще одним немцем в военной форме, убийцей, запятнанным позором других убийц, в черных сапогах и с изображением черепа и скрещенных костей в петлицах. Хоть Макс и не состоял в СС, он был с ними заодно – просто потому, что не противостоял им. Но как можно было сопротивляться, как можно выстоять против мощного течения истории? Хауссман был прав: время таких людей прошло. Неужели Макс хочет стать первой крысой в истории, которая не бежит с тонущего корабля, а возвращается на него?