Если бы Макс был в состоянии понять то, что старуха произнесла напоследок, он мог бы даже принять это за благословение. На самом же деле это было самым страшным проклятьем, на которое сподобилось человечество за тысячелетия попыток.

– Так найди же то, что ты ищешь! – сказала она ему.

За дверью начинался тесный коридорчик. По всему было видно, что в этом доме давно никто не жил, – на полу не было ковра, лишь валялись обрывки газет. Здесь царила темнота, но глазам Кроу свет был почти не нужен. Он втянул носом воздух. В доме было двое: Ариндон и кто-то еще. Тут Кроу обратил внимание еще на один оттенок запаха. Нет, людей здесь было не двое, а гораздо больше. Те, другие, несли на себе печать страха – от них пахло пóтом, кровью, мочой и фекалиями. Впрочем, все они были уже мертвы.

В прихожей Кроу нашел пальто и прикоснулся к нему, впитывая эмоциональный фон, который оно на себе несло. Казалось, эта вещь буквально сочится тоской, отчаянием, разочарованием и завистью.

Кроу прошел дальше по коридору, из-за грохота бомбежки не особенно стараясь двигаться тихо. Слева показался дверной проем, и он заглянул туда. Комната была темной даже для него. Ставни были наглухо закрыты для затемнения, и единственный свет попадал сюда через входную дверь, которую Кроу не захлопнул. Внезапно он вспомнил, что взял у Жака зажигалку. Вынув ее из кармана, профессор зажег огонь. Теперь было видно, что когда-то здесь торговали товарами, которые нужны для живописи. На полках лежали стопки бумаги и тюбики с красками, здесь же был мольберт. Как магазин это помещение в последнее время, очевидно, не использовалось: большой рабочий стол с чертежной доской был отодвинут в зону для покупателей. Кто-то устроил здесь студию.

Прогремевший совсем близко взрыв сотряс строение до самого фундамента, и на секунду у Кроу появилось ощущение, будто он в море и его лодка с разгона неожиданно ткнулась в песчаный берег. Он вошел в комнату и огляделся.

Здесь царил беспорядок: на полу стояли недопитые стаканы с чаем и банки из-под варенья со старыми кисточками, валялись остатки трапезы, какие-то бумаги, счета, зонтик, картонные коробки. Кроу брезгливо содрогнулся: давала о себе знать его многовековая привередливость. Но ощущение это пришло к нему в приглушенном виде. Он мог жить в обычной человеческой реальности, но это давалось ему нелегко: как будто слушаешь музыку под водой – некоторые фрагменты неожиданно звучат тихо, а другие, наоборот, странным образом усиливаются.

В нем просыпалась волчья натура, и запахи этой ночи дразнили его воображение. Казалось, они отперли сундук, в котором хранились его воспоминания. Кроу видел пылающие города, слышал смех девушек; запах мела напомнил ему об учебе в Йеле и Кембридже. Теперь все в этом мире было связано непосредственно с ним. Он был зверем, созданием, полагающимся только на себя, а запахи этой ночи извлекли из подсознания цветные картинки – яркие щиты его родственников, блеск золота, ночи, горевшие пламенем, и дни, наполненные ослепительно белым льдом. Как будто все, что Кроу когда-то делал и видел, восставало в нем в финальном выражении умирающего человеческого облика, совсем как разбомбленные здания вокруг, вспыхивающие красным и зеленым в момент перерождения в руины. Завтра они будут уже чем-то совершенно другим.

Кроу подошел к чертежной доске. На ней ничего не было, но рядом лежал блокнот для эскизов. В мерцающем свете от зажигалки Кроу разглядел на обложке отпечаток большого пальца. Трудно было разобрать, какого он цвета, но профессору это было и не нужно. По запаху он сразу же понял, что это кровь, и пахло от нее возбуждением. Он открыл блокнот.

На титульной странице было написано: «Наброски выявленных».

Кроу быстро пролистал блокнот. Там было около полутора десятков эскизов камня-голыша, который показывал ему Балби, но на этот раз зона вокруг руки не была затерта. Здесь было четко видно, что кисть оторвана, из запястья идет кровь, а вокруг него сомкнулись челюсти волка.

В памяти у профессора тут же всплыло слово, которое тогда произнес Ариндон. Брат.

Кроу позволил огоньку зажигалки умереть и в наступившей темноте оперся на стол. Под чертежной доской его рука наткнулась на какой-то холодный металлический предмет. Кроу снова щелкнул зажигалкой, чтобы рассмотреть свою находку. Это был рубанок. Кроу взял его в руки. От инструмента пахло кровью и напряжением, от ручки так же сильно, как и от режущей кромки.

Теперь уже и обычный человек смог бы учуять смрад от гниющих ран мистера Ариндона. Кроу же ощущал его присутствие с огромной силой, как будто в кромешной тьме пещеры ему в затылок уперся взгляд миллиона невидимых летучих мышей.

Почувствовав, что Ариндон появился в дверном проеме у него за спиной, Кроу тем не менее не обернулся. Профессору хотелось, чтобы противник сам заявил о себе. И Ариндон его не разочаровал, прыгнув ему на спину. Кроу был немного обескуражен такой прытью и скоростью, но все же успел повернуться (теперь уже Ариндон удивился) и нанести удар по сжимавшей оружие руке – с такой силой, что сломал нападающему запястье; обломок сабли-полумесяца со звоном покатился по полу. Кроу умышленно не пытался остановить Ариндона и позволил ему продолжать движение до тех пор, пока они не ударились головами.

Ариндон рухнул на пол, и Кроу тут уже схватил его за горло. Ариндон отчаянно лягался, изворачивался и плевался, пытаясь сбросить с себя противника. Кроу же приходилось сражаться, следя как за своим соперником, так и за самим собой. Профессор не мог позволить себе убить этого человека, несмотря на то что ему очень этого хотелось. В отчаянии Ариндон ткнул растопыренной пятерней в лицо Кроу, чтобы от него отделаться, но тот не задумываясь укусил его – да так, что отхватил фалангу безымянного пальца.

– Нет, Эндамон, нет, нет, Вали!

Имя «Вали» отдалось в голове у Кроу, будто оглушительный звон медных тарелок. Последняя трансформация привела к таким беспорядочным изменениям в его голове, что профессор даже в мыслях больше не ассоциировал себя с этим именем. А сейчас, казалось, осколки его разбитого вдребезги сознания снова складывались в единое целое. Кроу начинал замечать вещи, скрытые для него на долгие столетия. Он увидел перед собой собственное лицо, самого себя, только потрепанного и постаревшего.

– Нет, Эндамон, нет, Вали, нет, Джехан, нет, Лойс!

Кроу знал, что это тоже его имена.

Ариндон извивался под ним, но ему не удавалось освободиться. Кроу душил его, выдавливая из него жизнь. Профессор не мог сдержаться. На этот раз волк заговорил с ним как бы изнутри. Кроу казалось, что из его лица высовывается волчья морда.

Прикончите его, сэр, утолите мою жажду.

Кроу был уже не человеком и даже не животным – он был воплощением зверского голода. Его зубы впились в руку Ариндона, вырвав оттуда большой кусок мяса.

Но потом что-то мягко ударило Кроу под лопатку и по его спине начало разливаться влажное тепло. У профессора закружилась голова, и он почувствовал, как одна половина его легких наполняется кровью. Еще раз сжав шею противника, Кроу отпустил его и, обернувшись, увидел перед собой совершенно голого мужчину; тот держал в руке изогнутую полоску металла, с одной стороны обмотанную тряпкой, которая служила импровизированной рукояткой. Кроу был оглушен и лишен возможности действовать. А человек еще раз воткнул в него саблю-полумесяц – на этот раз в область солнечного сплетения.