* * *

Не хотелось, чтобы танец заканчивался, ведь я не танцевала, а буквально плыла как по воздуху по залу, и ощущала себя пёрышком рядом с монолитной скалой. Никлос уверенно вёл партию, наклоняя меня к зрителям и уводя в искусственную тень, чтобы через миг мы возникали в другом конце зала под восторженные возгласы гостей. Эта его новая способность и пугала, и завораживала одновременно. Внутренности крутило до рези от сжатия пространства, и я ничего не видела, пока не выныривали обратно на свет.

И как бы не тошнило от молниеносности переходов, я жаждала их до головокружения и темноты в глазах, настолько это было потрясающе! Чем-то напоминало, как в детстве с сестрой ныряла в горную реку и стремительный поток уносил далеко-далеко от скал, крутя в водоворотах и швыряя с малых водопадов в бурлящую воду. Чистый адреналин.

— Я хочу, чтобы этот миг не заканчивался, — негромко произнёс он, когда мы вынырнули в отдалении от всех на балкончике очень похожем на том, где весной объяснялась с Артаном. О святые, это было так давно и так недавно…

— Рада, что тебе нравится, как проходит день рождения, — ответила ему в тон, облокачиваясь о перила и глядя как внизу танцуют светлячки в зимнем саду. Пользуясь моим вниманием, они забрались повыше и подлетели вплотную, кружась вокруг моей головы и рук.

Я счастливо улыбнулась. Видимо от первого за долгое время бокала вина так быстро опьянела, что потерялась в этих чувствах. Меня переполняли нежность и надежда, куда-то исчезла тревога и страх перед Никлосом в задумчивости стоящего рядом.

Он наклонился ко мне и из воздуха выудил маленький фиолетовый цветок, пахнущий как шоколад с терпким вином. Я вдыхаю изысканный аромат и благодарю, закалывая им волосы. Светлячки совсем распоясались, они мельтешат перед глазами и будто в ответ в груди становится так горячо, словно Артан близко, будто он на расстоянии вытянутой руки.

Я закрываю глаза, облизывая пересохшие губы. Кажется, что невесомое платье облили кипятком и от кожи идёт пар. Следуя за необычными ощущениями, будто в дурмане отступаю от Ника, разворачиваясь лицом к саду, крепко держась за парапет. Мысли путаются, внутри с надрывом поёт скрипка, когда король встаёт вплотную позади и его дыхание щекочет шею, а слова как змеи заползают внутрь, выворачивая всё зелёными и фиолетовыми вспышками, из-за которых не вижу, когда балкон сменился той самой комнатой с выходом к тайному лабиринту дворца. И почему я лежу на диване, окружённая подушками под тёплым пледом, как под ледяной глыбой, замораживающей нутро?

— Не хочу делать тебе больно, моя малышка. Будь моя воля, мы бы прямо сейчас убрались бы из дворца в тот охотничий домик и никогда не возвращались назад. Я хотел бы целовать тебя по утрам и растить наших детей. Стать для тебя опорой и другом. Чтобы мы вместе открывали этот и другие миры, и чтобы кроме нас двоих не было никого. Но теперь кажется, что это попросту невозможно, — шепчет он и я будто вновь погружаюсь в сладкий кошмар, от которого дрожит подо льдом испуганная птица. Мне никак не удаётся поймать верную мысль, и я следую за словами Ника, пытаясь распознать истину. — Совсем скоро всё изменится. Это чувствуется в воздухе. Держись подле меня, Сэлли, иначе пропадёшь…

Я просыпаюсь в страхе от чувства невосполнимой утраты. Будто что-то ушло безвозвратно и никогда не вернётся. Постель подле холодна и пуста, он так и не лёг спать в эту ночь.

Вот и настало Зимнее солнцестояние.

Селеста

Платье село точно по фигуре. Старания Маркла не прошли даром, хоть пришлось повоевать из-за фасона. Я не желала, чтобы оно получилось излишне откровенным с глубоким вырезом и открытыми плечами. Мне хотелось сохранить сдержанность и скромность, привитые матерью, но добавив величественные оттенки. Ведь если показать себя слишком юной, то этот образ обернётся против меня, поэтому я согласилась на золото и чёрные нити, но настояла на пастельной белизне верха.

В итоге, перед зеркалом крутилась молодая особа в приталенном платье с пышной многоярусной юбкой, расшитой золотыми и чёрными перьями. Золотыми же нитями поверх белой ткани покрывался буф и газовые плечики с чёрными камнями и белыми блёстками. Верх платья доходил до ключиц, но сам материал был настолько прозрачен, что кажется его и вовсе нет.

Поразительно было то, насколько лёгким и воздушным оно получилось. Я кружилась вокруг своей оси и юбки взлетали так высоко, будто превращались в лебединые крылья, а сама я в золотую птицу с роскошной диадемой надо лбом. Только она вносила дёготь в прекрасный образ — символ королевской власти безжалостно впивался в кожу, и я с содроганием думала, как буду себя чувствовать к концу дня.

Отпустив служанок и поблагодарив небольшим подарком Маркла, поздравив с окончанием тяжёлого года, я вышла из гардеробной в библиотеку, где на жёстком кресле возле стола располагался Богарт. Канцлера ждали более срочные дела, но ради меня он нашёл время и стоически дождался затянувшейся примерки.

От его потрясённого взгляда победоносно улыбнулась. Значит образ удался, и я произвела впечатление на такого сухаря, как наш канцлер. Протянув руку для поцелуя, проговорила несколько приличествующих слов в знак своей признательности и поблагодарила за изумительную организацию грядущего мероприятия, отметив также старания Фредерика с Винелией, закончив словами:

— Без вашей исключительной исполнительности и высокого профессионализма эти дни не прошли бы так гладко.

Богарт некоторое время сидел молча, а потом заговорил крайне вежливо, деликатно, пройдясь по придворным событиям мягкой кувалдой, будто наша встреча — дань светским беседам, то есть ничего незначащее событие. Однако в глубине мужских глаз таился вопрос в чём причина моего приглашения, ведь до начала торжества осталось меньше часа. Канцлера ожидали в других местах по более важным вопросам. Но проигнорировать мой вызов он не мог.

— Год заканчивается. Хочу подвести итоги, — объяснила мягко, очень аккуратно усаживаясь в глубокое кресло напротив него.

На столике между нами — чашки и чайник с крепким чаем, какие-то фрукты, орехи, а также нетронутая плитка шоколада, мимо которой прежде канцлер пройти не мог. Даже мне было заметно, как исхудала Королевская Тень — прозвище, данное Богарту за его вездесущность и полную лояльность короне.

Дэ’Виньё справедливо боялись, как аристократы, так и незнатная элита города. Чиновники опасались его ревизий, купцы и крестьяне с помещиками возросших налоговых ставок, аристократия — сокращения их численности в правящих рядах, прислуга — возможных обвинений и проверок на преданность. Только военное ведомство во многом держалось за фигуру канцлера, но последние дни показали, что и они ропщут на него, подозревая, что Богарт виновен в аресте Акроша.

— Кэрра Селеста, простите мою прямоту, но может уже перейдём к делу. Чего вы хотите от меня? — твёрдо высказался он, раскрывая папку на пустом развороте и демонстративно постукивая по бумаге ручкой.