ребенок медленно одевается, немного растерянный и недовольный, не в настроении. Рядом пытается одеться еще один мальчик: «Папа, я не могу натянуть эти штаны!» Я вижу, что точно может, просто ему это дается с трудом. Но что делает его папа? Правильно, натягивает ему штаны. Наверное, папа куда-то спешит и не готов ждать.

— Никита, ты катался на коньках в школе? У вас была физкультура на катке?

— Папа, я не катался, потому что кто-то украл мои коньки.

— У тебя украли коньки в первый же день? Ты пытался их найти?

— Ну это же новая школа, я пока не знаю всех правил.

— Что нужно сделать, чтобы кто-то помог тебе их найти?

— Сказать об этом вам.

— Вариант не принимается. Что еще?

— Сказать об этом учительнице, попросить ее помочь мне их найти.

— Браво! Завтра сможешь сделать?

Пусть учатся решать вопросы. Учатся разговаривать. Конечно же, мне повезло, что мое детство пришлось на середину 80-х, наше поколение называют «дети с ключом на шее». Мои родители отправили меня в садик в полтора года, и, наверное, я многому научился благодаря этому. Отстаивать свои границы, защищать свои интересы, объединяться, играть в коллективные игры. И, что самое интересное, я узнал о том, что пошел в садик в полтора года, только когда мне исполнилось сорок два. У меня не было ни капли обиды или грусти на этот счет. Сейчас некоторые мамы вообще не хотят отдавать детей в садик, готовить их к школе предпочитают сами, а потом удивляются, почему их ребенок не может решать вопросы.

Помню, как я однажды подвозил бывшего коллегу домой, и он возмущался у меня в машине: «Нельзя доверять воспитание женщине! Что она делает?

— Мама, дай я разберу посудомойку!

— Да, сынок, я сама.

Дай! Дай ему, если хочет! Не мешай ему, женщина!

Или, наоборот, послабления:

— Мама, дай мультик!

— На, сынок.

Не надо! Я ребенку говорю: давай онлайн-занятие по английскому языку! Тогда мультик.

Или мама не ест фрукты и не научила ребенка их есть! Кто в этом виноват? Я! Я упустил, я не занимался».

Упускать нельзя ни в коем случае. Когда ребенок способен решить вопрос сам, нужно пользоваться этой возможностью. Я убежден в этом на все сто. Пусть хотя бы попробует решить сам и только потом придет к родителям. И то я набросаю ему вариантов, чтобы попробовал поработать еще. И только если у него снова не получится, вмешаюсь сам.

Однажды моим детям один взрослый человек подарил большой конструктор. Дети радостно открыли его и зависли, потому что не знали, с чего начать. Этот взрослый взял инструкцию и начал собирать конструктор сам со словами: «Вот эту деталь сюда, смотрите, дети. Здесь вот так будет. Та-а-а-ак, а вот это мы приспособим сюда». В общем, он собрал все сам. Взрослый человек купил игрушку себе, поиграл в нее и отдал детям. Но они играть в нее почему-то уже не стали. Потому что уже не во что было играть.

Дети любят, когда играют с ними. Но я никогда не делаю все за них. Даже когда мы собираем лего, я могу рассортировать детали по цветам или найти ту, которую ребенку не удается отыскать, но собирать не буду принципиально. Пусть сами. А если конструктор сложноват для их возраста, я просто отложу его на полку и достану, когда придет время. Если есть возможность сделать так, чтобы ребенок делал что-то сам, я ею обязательно воспользуюсь.

Конечно, мы, взрослые, всегда знаем, как лучше и как правильней, но разве делать что-то за наших детей — это самый короткий путь? Здесь и сейчас — да, но в стратегической перспективе вовсе нет. Я считаю, что моя задача как отца — воспитать детей максимально подготовленными ко взрослой жизни. И прививать навыки самостоятельности нужно с того момента, когда ребенок уже в состоянии делать что-то сам.

Прежде чем я продолжу эту большую главу, хочу, чтобы вы прочитали одну из заметок величайшего педагога, писателя, врача и общественного деятеля Януша Корчака, принявшего смерть в газовой камере концлагеря Треблинка вместе со своими коллегами и воспитанниками. Заметка называется «Детям и рыбам слова не дают», и она актуальна по сей день.

В страхе, как бы смерть не отобрала у нас ребенка, мы вырываем ребенка от жизни; оберегая от смерти, мы не позволяем ему жить. Воспитанные сами в деморализующе безвольном ожидании того, что будет, мы постоянно спешим в полное волшебства будущее. Ленивые, мы не желаем искать красоты в сегодняшнем дне, чтобы подготовиться к достойной встрече завтрашнего утра, завтра само должно принести вдохновение.

И что же это, «если бы он уже ходил, говорил», что, как не истерия ожидания? Он будет ходить, будет ударяться о твердые края дубовых стульев. Он будет говорить, будет перемалывать языком жвачку будничной серости. Чем же это «сегодня» ребенка хуже, почему менее ценно, чем его завтра? Если речь идет о трудностях, то оно будет труднее. А когда наконец наступает завтра, мы ждем нового «завтра». Потому что основной принцип: ребенок не есть, а будет, не знает, а лишь узнает, не может, а только сможет, — это вынуждает к постоянному ожиданию. Половина человечества не существует: ее жизнь — это шутка, стремления — наивны, чувства — мимолетны, взгляды — смехотворны. Дети отличаются от взрослых, в их жизни кое-чего не хватает, а чего-то больше, чем в нашей, но это отличие от нашей жизни — реальность, а не вымысел.

Что сделали мы для того, чтобы понять эту жизнь и создать условия, в которых она могла бы существовать и зреть? Страх за жизнь ребенка спаян со страхом перед увечьем, страх перед увечьем связывается с необходимой для здоровья чистотой, и тут приводной ремень запретов перекидывается на новое колесо: чистота и безопасность платья, чулок, галстука, варежек, башмаков. Страшна уже дыра не во лбу, а на коленке штанов. Не здоровье и благо, а наше тщеславие и карман. Итак, новый приводной ремень запретов и заповедей вращает колесо нашего собственного эгоизма. «Не бегай, попадешь под лошадь. Не бегай, вспотеешь. Не бегай, запачкаешься. Не бегай, у меня голова болит». (А ведь в принципе мы детям разрешаем бегать: это единственное действие, которым мы дозволяем им жить.)

И вся эта чудовищная машина работает долгие годы, сокрушая волю, сминая энергию, пережигая в чадящую золу силу ребенка. Ради завтра мы пренебрегаем тем, что его сегодня радует, огорчает, удивляет, сердит, занимает. Ради завтра, которого он не понимает,