Небесный Царь повернул голову, поднял палец, и к нему тут же подлетел адъютант — молодой человек с изрытым оспой лицом, который свободно владел языком хакка, кантонским и мандаринским диалектами и, главное, английским. Низко склонив голову, он проговорил:

— Ваше величество?

— Где рыжеволосый фань куэй?

Молодой человек указал на кущу деревьев, расположившуюся на западном краю поля битвы, и протянул Царю сделанную в Британии подзорную трубу. Небесный Царь взял инструмент и направил его сначала на боевые ряды дьявольского войска Пекина, а затем — на рощицу.

— Фань куэй — в тех деревьях? — спросил он.

— Да, ваше величество.

— А что он там…

Он не успел договорить, поскольку увидел в гуще деревьев какое-то движение. Внезапно из рощи вырвалась группа всадников и поскакала по направлению к черной траншее, проходившей вдоль правого фланга боевых порядков Цин. Черная траншея! А потом произошло невероятное. Фальшивые дорожки, окрашенные в цвет земли, оттащили в сторону толстыми тросами, сплетенными из шелковых нитей, и под ними обнаружились выкопанные в земле траншеи. Они темной полосой опоясывали маньчжурское войско.

Пока маньчжуры разворачивались в сторону выскочивших из-за деревьев всадников, которых они приняли за первый эшелон атаки, с противоположной стороны появился одинокий всадник с красным платком, повязанным вокруг шеи, и поскакал к черному рву. Небесный Царь выдохнул от неожиданности, увидев, как рыжий фань куэй прикоснулся горящим факелом к краю черного круга. Первые секунды ничего не происходило, а потом из земли поднялся огонь и стал распространяться по всей длине земляной траншеи — все быстрее и быстрее. Маньчжурское войско оказалось в огненном кольце.

Макси прошептал на ухо лошади ласковые слова, уговаривая ее не бояться огня, а затем вскочил обеими ногами на спину животного и, сорвав с шеи красный платок, принялся размахивать им в воздухе. Сразу же после этого пять тайпинских полков, один из которых целиком состоял из женщин, развернулись двумя широкими дугами и окружили маньчжуров по внешней линии огня.

Ошеломленные, задыхающиеся от дыма и жара маньчжуры выпрыгивали из огня и попадали под огонь прямой наводкой. Это была ужасающая бойня.

Узнав о сокрушительном поражении своих войск, власти Цин немедленно атаковали двадцать деревень, в которых, по их мнению, располагались базы тайпинов. Мужчин, женщин и детей заживо сжигали в их домах. Щадили только стариков, чтобы те передали ханьцам послание от маньчжуров: «Так будет с каждым, кто предложит мятежникам помощь, кров и пищу».

На реках — кровеносной системе Китая — тайпины воевали с ожесточением, вызвавшим у маньчжуров изумление. Готовность тайпинских воинов добровольно жертвовать жизнью было внове для Срединного царства. Затем пираты, что орудовали на Южной реке, оставили на время разбойничий промысел и присоединились к тайпинам, в результате чего повстанцы приобрели широкие познания в речном судоходстве и много новых кораблей. После этого тайпины в точности повторили то, что делали британцы десять лет назад, и стали душить Китай, блокировав главные речные артерии.

Маньчжуры контратаковали с бешеной яростью и на какое-то время сумели загнать тайпинов обратно в их горные убежища. Но по мере того как ряды бунтовщиков ширились, они формировали все новые полки и наконец обратили маньчжуров в бегство, погнав их до самого Пекина.

Злоба и жестокость, с которой велась война, стала неожиданностью для обеих сторон. Пленных не брали. Земля Китая пропиталась кровью народа. Первоначальные потери позволяли предположить уровень потерь итоговых. К тому времени, когда Небесный Царь создаст Царство Божие на земле, с жизнью должны были расстаться не менее тридцати миллионов человек.

Тех, кто оказался под властью тайпинов, принуждали принять своеобразную форму протестантства, выдуманную Небесным Царем, а вместе с ней и прочие строгие тайпинские правила, включая разделение мужчин и женщин, выполнение религиозных обрядов и обучение воинским наукам. Тем временем этнических китайцев, проживавших на территориях, контролируемых маньчжурами, немилосердно облагали налогами и постоянно подозревали в симпатиях к мятежникам.

Хуже всего дела обстояли на спорных территориях, жители которых никогда не знали, от кого ждать беды — от маньчжуров или от тайпинов. Очень скоро жизнь там стала невыносимой, и люди побежали. Побежали туда, где было безопасно. В Иностранный сеттльмент в Шанхае. Там, на купленных Ричардом землях, их уже ждали четырехэтажные дома, разработанные Макси и построенные Андерсоном. В течение почти двух лет тысячи людей прибывали к излучине реки, и у Ричарда имелось жилье, которое он мог им предложить. Иногда они жили по пять человек в комнате, а когда по десять. Более состоятельные китайцы, бежавшие из Чжэньцзяна и Нанкина, селились в коттеджи, рассчитанные на одну семью.

В конце концов у Ричарда появилось больше работников, чем он мог использовать, и так много денег, что он мог претендовать на звание самого богатого в Азии домовладельца.

И первым, на что Ричард направил обрушившееся на него богатство, были поиски их с Макси родителей, оставшихся в Калькутте. Для этого он нанял сыскное Агентство Пинкертона.

Макси смотрел на свою беременную жену-хакка, двух ее дочерей и улыбался. Долгий день, наполненный работой в поле, подходил к концу. Хотя в награду за ратные труды он вполне мог переехать в Нанкин и жить там под боком у Небесного Царя, ему этого не хотелось. Единственное, к чему он стремился, так это работать в поле вместе с остальными, но, в отличие от всех, иметь возможность жить со своей женой. Эти пожелания Макси были благосклонно удовлетворены лично Небесным Царем.

Одна из приемных дочерей приняла у Макси сумку и взяла его огрубелую руку. Он посмотрел в ее печальные, как у лани, глаза, затем обнял жену и сказал на фарси:

— Наконец-то я дома.

Ему хотелось погладить ее округлившийся живот и почувствовать растущую в нем новую жизнь, но мужчинам было запрещено ласкать жен при посторонних. Еще один из многочисленных запретов, действовавших во владениях Небесного Царя.

— Врассун! Открывай двери своего Богом забытого дома!

Собственный голос показался Ричарду чужим, словно он явился сюда из какого-то другого измерения. Он вновь принялся колотить в тяжелую дверь, на этот раз — кожаным ранцем, который снял с плеча. Дверь открылась, и на крыльцо вышли двое мускулистых светловолосых охранников. Один из них поднял руку, больше напоминавшую медвежью лапу, и не очень учтиво оттолкнул Ричарда от дверей.

— Мистер Врассун не принимает посетителей в Шаббат.

Ричард едва не засмеялся, но даже улыбки на его лице хватило, чтобы второй из блондинов воззрился на него с угрожающим видом.

— А вы, стало быть, его гои, коли трудитесь в Шаббат? — глумился Ричард.

Блондины переглянулись, пытаясь понять, оскорбили их или нет.

— Вообще-то вы больше похожи на шаббатных обезьян, как полагаете?