парнями добились немалого прогресса. Матёрые волки уже не смотрят на нас как на щенков… Идём, присядем на скамеечку.

Мы отошли в сторонку, чтобы никому не мешать, и чтобы никто не мешал нам.

— А ты сама-то как? Как справляешься?

— Всё в порядке. Сессия скоро. Я стараюсь, но даётся тяжело. Иногда я сомневаюсь, что это моё. Понимаешь? Я не хочу учиться лишь для того, чтобы заиметь диплом. Я хочу найти своё призвание, как все нормальные люди. Хочу найти нечто, чему буду готова посвятить всю жизнь… Тебе с этим, как мне кажется, повезло.

— Повезло? — я не смог скрыть удивление.

— Да. Ты нашёл своё место. Ты сейчас там, где в тебе больше всего нуждаются. Ты востребован, о тебе передачи на телевидении показывают, ты… — сестра тяжко вздохнула и украдкой на меня посмотрела. — Да, ты большой человек. О тебе знает вся страна.

— В смысле "нашёл своё" место? — она говорила таким тоном, будто считала, что мне повезло. А это было категорически не так. — Я ничего не находил. Я не плыл по течению. Я упорно плыл против него. Я боролся с препятствиями на пути сюда. С малых лет я знал, чем хочу заниматься, и шёл к своей цели.

— Я понимаю, — Света осторожно улыбнулась. — И горжусь тобой. Горжусь, кем ты стал. Но… Но я не единственная, кто тобой гордится, — она опять украдкой посмотрела мне в глаза, будто старалась отслеживать реакцию. Будто хотела без дополнительных уточнений понять, догадываюсь ли я, о чём она ведёт речь.

И я, конечно же, догадывался.

— Послушай, сестрёнка, я же не зря позвонил именно тебе. Я ж не зря предупреждал, чтобы ты приезжала одна. Надеюсь, мы не будем снова и снова возвращаться к теме, которая мне не интересна?

Света опять вздохнула.

— К сожалению для тебя, эта тема интересна мне. Перестань, пожалуйста, вести себя, как эгоист. Мы же уже говорили об этом. Отпусти. Забудь и отпусти.

Я поморщился. Но ответил уверенно.

— Нет. Не хочу.

— Им непросто, братишка.

— Плевать.

— Они переживали за тебя. И… И переживают до сих пор.

— Страница перевёрнута. ТэЧэКа, — отрезал я.

— Для них не перевёрнута, — Света не собиралась останавливаться. — И, уверена, ты, если захочешь, если найдёшь в себе силы простить, сможешь перевернуть страницу обратно… Они были не ангелами для тебя, я понимаю. Но они навсегда останутся моими родителями. И твоими тоже, как не крути. Мне тяжело видеть их, когда я возвращаюсь домой. Особенно сейчас, когда твоё имя, что называется, на слуху. Мама стала похожа на поникший цветок. Она собирает вырезки из газет, где твои фотографии или статьи о тебе. Она складывает их в альбом и пересматривает ежедневно…

Я скривился, будто сожрал лимон целиком: та, кто говорила мне в лицо, что жалеет, что не сделала аборт, восхищается тем, кем я стал? Ага, конечно.

— …А папа на работе всем рассказывает, как ты сражался в космосе с той… штукой, которая не сходит с экранов телевизоров. И как собираешься сражаться опять.

— Он работает? — презрительно скривился я. — Давно ли? Я думал, он поселился под каблуком.

— Перестать, прошу тебя! — гневно выкрикнула сестра. — Не говори так о моём отце! Он изменился. Он смог взять себя в руки, бросил пить и открыл собственное дело. От тех людей, которых ты знал, не осталось и следа. Мама вообще работу оставила, потому что здоровья нет ни черта. Ей ещё пятидесяти нет, а она валидол пьёт каждый день.

Очень хотелось сказать: "по заслуге и награда". Но что-то меня удержало. Я смотрел, с каким жаром говорит сестра, видел, как она переживает, и решил не усугублять.

— Может, ты всё же дашь им шанс? — продолжила крутить она шарманку. — Напиши. Или хотя бы позвони. Возьми мой телефон, сделай звонок. Поговори с ними. Дай возможность услышать твой голос.

Но убедить меня ей было не под силу. Годы ненависти нельзя вычеркнуть из памяти по щелчку пальцев.

— Ты намекаешь, что я виноват в том, что она жрёт таблетки? Я, а не она сама? Меня маленького к психиатру водили из-за неё. Она уничтожила моё детство. Она и этот бесхребетный слизняк. Может быть осознанно, может быть нет. Сейчас это уже не имеет значения. Важно то, что прощать я никого не собираюсь. Они оба получают то, что заслужили…

— А я? А я за что такое получаю? За что ты наказываешь меня? За что я каждую ночь засыпаю со слезами на глазах? Разве я в чём-то провинилась перед тобой? Разве я виновата, что всё так сложилось?

— Нет, как ты можешь быть виновата? — слова сестры пробили брешь в моей зацементированной обороне. Её я никогда ни в чём не обвинял. Она не виновата, что любили лишь её. Не виновата, что родительского тепла мне не досталось. — Я ж тебя ни в чём не обвиняю. Я ж потому лишь тебя и пригласил.

— Тогда перестань меня наказывать! — она вновь повысила голос. — Сделай первый шаг, помирись с ними. Позволь не только им, но и мне сблизиться с тобой. Иначе у нас ничего не получится. Если ты их не простишь, мы никогда не сможем стать семьёй.

Я посмотрел сестре в глаза и увидел там не только слёзы, но и озабоченность. Возможно, ей действительно непросто. Не только сейчас, но и в далёком Белгороде, где вместе с родителями она пытается наладить быт. И мне было немножко не по себе, ведь я прекрасно понимал, что своим отношением не только отталкиваю её, но и исключаю любую возможность для дальнейшего взаимодействия. Я не испытывал к ней враждебности, ни в чём не обвинял. Но её попытки примирить меня с родителями напрягали. Она делала хуже не только себе, но и мне. Понятное дело, мне бы хотелось увидеть раскаяние в глазах матери и восхищение в глазах отца. Но, думаю, это бы мало на что повлияло, даже если бы я увидел нечто подобное. Тут нужно само время отмотать на двадцать лет назад, чтобы что-то изменилось.

— А я и не желаю быть частью их семьи, — собравшись с духом, ответил я. — Моя семья — мои друзья. Ты тоже можешь стать частью моей семьи. Если пожелаешь, конечно. Если нет, общего языка нам не найти.

— Господи Боже, какой же ты дурак, — видимо, выдержка Свету окончательно покинула. — Поведение незрелого юнца. Мальчишка! Обиженный, ненавидящий мальчишка! Ты готов причинить боль себе, лишь бы от этого было больнее другим. Зачем я вообще с тобой говорю?

— Верно, — согласился я и встал со скамейки.