Дорогая Амико!

Я подхожу к самой трудной части моей истории. Честно говоря, я даже не был уверен, сумею ли найти мужество, чтобы все тебе рассказать. Возможно, я сожгу эти страницы, если моя решимость ослабеет. Но я больше не могу держать в себе эту тайну.

…Итак, я начал процесс очищения. При помощи брожения мы сумели освободить гемоглобин из его бактериологической темницы. Центрифуга позволила отбросить все лишнее. Мы пропустили раствор через микронные керамические фильтры. Мы разделили его. И все напрасно.

Видишь ли, гемоглобин невероятно хрупок. Его нельзя нагревать; нельзя использовать сильные химикаты; нельзя стерилизовать или провести процесс дистилляции. Всякий раз, когда я пытался очистить гемоглобин, я его уничтожал. Молекула меняла свою хрупкую структуру: она теряла основные свойства и становилась бесполезной.

Требовался более тонкий подход. Тогда Брент предложил мне применить изобретенный мной фильтрационный процесс.

Я тут же понял, что он прав. Почему бы нет? Очевидно, ложная скромность мешала мне увидеть это самому.

В Манчестере я разрабатывал модифицированный гелиевый электрофорез, электрический потенциал, который отделял молекулы с необходимым молекулярным весом через систему гелиевых фильтров.

Но корректировка ГЭФ потребовала времени — и Брент начал терять терпение. Наконец при помощи этого процесса мне удалось создать шесть пинт неокрови.

Фильтрация оказалась невероятно эффективной и превзошла все мои ожидания. Использовав четыре из шести полученных пинт в качестве образцов, я сумел доказать, что состав очищен с точностью до шестнадцати частиц на миллион. Иными словами, на миллион молекул гемоглобина приходились не более шестнадцати чужеродных частиц. Вероятно, даже меньше.

Этого вполне хватит. Во всяком случае, для большинства лекарств. Но для нас этого оказалось мало. УКК,[71]с типичными для себя причудами, посчитало, что только сто частиц на миллиард будут безопасными. А шестнадцать на миллион — нет. Число «шестнадцать» будет преследовать меня вечно. В научных терминах это выглядит так: чистота 1,6 х10 -7 .

Пожалуйста, пойми меня правильно. Я верил — и продолжаю верить сейчас, — что неокровь значительно чище. Я лишь не могу это доказать. И это оказалось решающим фактором. Для меня различие представляется несправедливым и искусственным.

Существует один тест на чистоту, последний, но я не мог его провести из-за жестких инструкций УКК. И тогда я сделал его тайно. Пожалуйста, прости меня, любовь моя. Однажды ночью в лаборатории я вскрыл себе вену и выпустил пинту собственной крови. Затем я перелил себе пинту нашего препарата.

Возможно, я поторопился. Впрочем, все прошло удачно. Со мной ничего не случилось, медицинские анализы подтвердили, что мне не грозит никакая опасность. Естественно, я не мог сообщить о результатах теста, но меня удовлетворил тот факт, что неокровь чиста.

Тогда я сделал кое-что еще. Я растворил оставшуюся пинту неокрови дистиллированной водой в соотношении двести к одному и провел серию тестов, которые автоматически подсчитывали и фиксировали очистку. Результат, естественно, получился вполне подходящим — всего восемьдесят частиц на миллиард. Теперь норма УКК выполнялась.

Больше мне ничего не пришлось делать. Я не писал отчета, не изменял цифр, не фальсифицировал данных. Когда Скоупс в ту же ночь получил результаты тестов, он сразу понял, что они означают. На следующий день он меня поздравил. Брент был в восторге.

И теперь я задаю себе вопрос, тот, который наверняка возникнет у тебя: почему я это сделал?

Дело не в деньгах. Они меня никогда особенно не интересовали. Ты это и сама знаешь, моя дорогая Амико. От денег больше неприятностей, чем пользы.

И не из-за славы, которая только мешает жить.

И не ради того, чтобы спасать жизни, хотя тогда мне казалось, что причина в этом.

Пожалуй, все дело было в страстном желании. Я хотел решить последнюю проблему, сделать завершающий шаг. Именно это желание вело Эйнштейна, когда он рассказал в письме Рузвельту о чудовищной энергии атома; оно заставило Оппенгеймера создать бомбу и провести ее испытания всего лишь в тридцати милях от места нашего нынешнего обитания; это двигало жрецами анасази, которые собирались здесь и молили Громовую Птицу послать в пустыню дождь.

Неизменное желание покорить природу.

Но — именно это преследует меня, заставляя доверить свои мысли бумаге, — успех неокрови не меняет того факта, что я сжульничал.

И я прекрасно это понимаю. В особенности теперь, когда неокровь производится в промышленном масштабе, а я ломаю голову над решением другой, еще более сложной проблемы.

Так или иначе, любимая, но я надеюсь, что найду понимание в твоем сердце. Как только я выйду отсюда, то больше никогда не буду с тобой расставаться.

Возможно, это произойдет раньше, чем ты думаешь. Я начинаю подозревать некоторых людей в… но об этом как-нибудь в другой раз. На сегодня пора заканчивать.

Ты не представляешь, как много изменилось для меня после того, как я разделил с дневником свою тайну.

30 июня

Мне пришлось потратить много времени, чтобы попасть сюда сегодня. Я использовал сложный тайный маршрут. Женщина, которая наводит порядок в моей комнате, стала бросать на меня подозрительные взгляды, и я не хочу, чтобы она выследила меня. Она может что-то сообщить Бренту, как это уже сделали мой ассистент в лаборатории и системный администратор.

Все дело в том, что я обнаружил ключ. Теперь я должен постоянно сохранять бдительность.

Их выдает то, как они оставляют вещи на своем столе. Полнейший беспорядок. И еще они заражены микробами. Миллиарды бактерий и вирусов прячутся в каждой складке их тела. Я бы хотел иметь возможность поговорить об этом с Брентом, но вынужден вести себя так, словно ничего не произошло.

Думаю, мне лучше больше сюда не приходить».

Карсон молчал. Солнце клонилось к горизонту, и его очертания искажались в потоках восходящего воздуха. От старых каменных стен несло пылью, жаром и едва заметными запахами разложения. Одна из лошадей нетерпеливо заржала, другая ей ответила.

Де Вака вздрогнула, быстро вернула дневник в контейнер, сунула его в сипапу, накрыла отверстие плоским камнем и присыпала сверху теплым песком.

Она встала и отряхнула джинсы.

— Пожалуй, пора возвращаться, — сказала она. — Возникнут ненужные вопросы, если мы опоздаем на вечернюю тренировку.

Они выбрались наружу, сели на лошадей и медленно поехали в сторону комплекса.

— Подумать только, никогда бы не поверила, что Барт фальсифицировал данные, — пробормотала женщина.