— Мерримен ушел, а я всю ночь просидела без сна. В местной газете я вычитала, что в тот день из плавания вернулся отец, и решила, что надо поехать в гавань предупредить его. Но видеть его я была не в силах. Меня одолевали воспоминания. Мне вспомнилось, как я, четырехлетняя девочка, лежу у себя в кроватке, а за стеной ссорятся родители. Так я просидела у окна до трех часов ночи — впрочем, не все ли равно, до какого часа: ведь Скотт Фицджеральд говорит, что в потемках человеческой души всегда три часа ночи... Я сидела у окна, и мне казалось, что я слышу громкие голоса — голос моей несчастной убитой матери и моего несчастного убийцы-отца. Сколько себя помню, они всегда ссорились. Даже в день маминой смерти. Мне казалось, я вижу их в темном окне — их обоих и свое отражение. Все смешалось у меня в голове. Где они? В моей фантазии или за окном гостиницы? А может, меня нет, осталось лишь мое отражение? И далекие грубые слова: «Шлюха! Псих! Убью!»? Я несколько раз подряд громко произнесла свое имя: «Феба! Феба! Феба!» В древнегреческой мифологии Фебой звали богиню Артемиду. После этого голоса родителей вскоре пропали.

— Кроме того, ты написала свое имя на оконном стекле, — вставил я.

— Да, чтобы прогнать эти голоса. — Девушка слабо улыбнулась, но поймала на себе взгляд Шерилла, и улыбка исчезла. — По-вашему, это мистика, да? Значит, я сумасшедшая?

— Нет, нам всем это свойственно.

— А я все время боялась, что схожу с ума.

— Не бойся, не сходишь. — Шерилл улыбнулся.

— Но ведь я столько всего натворила! — воскликнула Феба и добавила, обращаясь уже ко мне: — Хуже всего то, что я попыталась уговорить вас убить Мерримена.

— Ничего страшного, он ведь тогда был уже мертв.

— Нет, я наверняка спятила. У меня в мозгу все помутилось. — Феба коснулась висков кончиками пальцев. Глаза у нее вновь потухли. — Сейчас мне лучше. Вы ведь знаете, это же не моя фантазия...

Она покраснела и отвернулась.

— Если хотите всю правду, в Сакраменто я приехала не по собственной воле. Мне сюда ехать не хотелось; наоборот, хотелось уехать подальше, чтобы никого из знакомых никогда больше не видеть. Но дядя Карл меня пристыдил, сказал, что это безумие, и уговорил лечь в клинику. Вчера утром он сам привез меня сюда.

— Неважно, как ты сюда попала. Главное, что ты теперь здесь.

— Нет, это важно, доктор, — возразил я и, повернувшись к Фебе, спросил: — А как Карл Тревор разыскал тебя?

— Я обещала ему, что никому об этом не скажу. Но сейчас ведь это уже не имеет значения, правда? Позавчера вечером он приехал за мной в отель «Чемпион».

— Позавчера?

— Кажется, да. У меня перемешались дни и ночи, но вроде бы это произошло позавчера. Он велел мне переехать в «Гасиенду», заявив, что в такой дыре, как «Чемпион», мне жить нельзя. На самом же деле в Сакраменто мне случалось останавливаться в местах и похуже.

— А откуда он узнал, что ты в «Чемпионе»?

— Про меня он вообще ничего не знал. Он принял меня за маму. Войдя, он обнял меня, поцеловал и назвал маминым именем. — Феба покраснела еще больше. — Когда же дядя Карл увидел, что я — не мама, он сник, стал плакать. Должно быть, он очень любил ее, — через силу добавила девушка.

— Ты сказала ему, что она умерла?

— Да.

— И что ее убил твой отец, тоже сказала?

— Да. Дядя Карл взял с меня слово, что я больше никому об этом не расскажу. Никому и никогда. — Феба прикусила губу. — А я рассказала.

— И правильно поступила.

— Нет. Я поступила бы правильно только в одном случае: если б уехала отсюда подальше. Чтобы в тишине и покое родить своего ребенка.

— Не беспокойся, — сказал Шерилл, — ты родишь своего ребенка в тишине и покое.

У Фебы загорелись глаза:

— Вы считаете, я могу рожать? Несмотря на наследственность и все прочее?

— По-моему, тебе просто нельзя не рожать.

— А где Бобби? Я могу повидать Бобби?

— Только завтра. Сегодня уже поздно, тебе нужен покой.

— Да, я очень устала.

Выйдя из здания клиники, я поделился новостями с Бобби Донкастером. Тот никак не мог поверить, что Феба не убивала своей матери, и совершенно одурел от радости. Бобби довез меня до «Сиесты», где мы и расстались.

Меня же история Фебы удовлетворила лишь отчасти: на многие вопросы ответов я пока не имел. На один из них — где находился в ночь убийства своей бывшей жены Гомер Уичерли — мог ответить корабельный стюард Сэмми Грин.

История закруглялась — и не только во времени, но и в пространстве: мотель «Сиеста» находился всего в пяти минутах езды от квартиры Грина в Пало-Альто. На этот раз мне удалось застать стюарда дома.

Грин, энергичный молодой негр в фартуке с надписью «Метрдотель», вошел в гостиную из кухни с виноватым видом, как будто его застали за каким-то сомнительным занятием.

— Я жарю бифштексы, сэр, — сказал он с улыбкой. — А это дело кропотливое. Чем могу быть полезен, мистер?..

— Арчер, — представился я. — Частный сыщик. Я понимаю, я не вовремя, поэтому постараюсь вас не задерживать. По словам Макихерна, корабельного старшины, с которым я на днях беседовал, вы во время последнего плавания убирали каюту Гомера Уичерли.

— Так точно, сэр. — Улыбка на лице Сэмми Грина исчезла, а виноватый вид остался. Впечатление было такое, как будто человеческое лицо у вас на глазах превращается в гладкий черный камень. — Что-то случилось?

— Мне нужна от вас кое-какая информация, мистер Грин, не более того. По моим сведениям, Гомер Уичерли поднялся на палубу второго ноября, а пароход должен был отплыть в четыре часа пополудни, однако задержался до утра. Верно?

— Да, сэр. Мы вышли в море только на рассвете.

— Уичерли покидал корабль вечером второго ноября?

— Если и покидал, то мне об этом ничего не известно, сэр. Впрочем, я за ним не следил: дел полно было.

— А вечером он попадался вам на глаза?

— Конечно, сэр. Я несколько раз заходил к нему в каюту. Мистер Уичерли — джентльмен требовательный. Я не жалуюсь, — поспешил добавить он с дежурной улыбочкой, — на днях он дал мне отличные чаевые. На сто долларов, сэр, можно купить много бифштексов.

— Вы говорите, что часто заходили к нему в каюту. Как часто?

— Каждый час, а то и чаще. Сами понимаете: то то принеси, то это.

— Что именно?

— Выпивку, еду. Ой, мои бифштексы сгорели! — спохватился он.

— Я сняла их с огня, — раздался из кухни голос жены. — Дети уже сели есть, а наши бифштексы я положила в духовку, чтоб не остыли.

— Простите, что помешал вам, — извинился я.