Но египтянину ничего подобного не пришло в голову. Он двинулся дальше, и Аллейн краешком глаза увидел, как Аннабелла Уэллс потянулась к курильнице, взяла щипцы и угольком зажгла сигарету. Аллейн обнаружил, что из его курильницы тоже торчат щипцы.

Благодаря форме пентаграммы все участники сидели спиной к Баради и боком друг к другу. Если Баради стоял, то он мог лишь обозревать склоненные спины. Если же он сидел на диване, то видел и того меньше. Аллейн потянулся за сигаретой с марихуаной, спрятал ее под рясой и вынул свою собственную. Он зажег ее угольком из курильницы, размышляя, догадался ли Рауль применить такой же трюк.

От каждой из вершин звездных лучей потянулись тоненькие струйки дыма. Египтянин удалился в темный угол за алтарем и вскоре принялся бить в барабан и наигрывать монотонную мелодию на какой-то дудочке. Аллейну происходящее представлялось абсурдным и фальшивым. Он вспомнил комментарий Трой к тому, что они увидели в окне поезда: плохое кино. Также и ритуал, что бы он ни означал, выглядел убого: неоригинальное представление с наглыми заимствованиями из разных магических обрядов. Дудочка журчала, словно в рекламе туристских прелестей Каира, барабан не унимался, и вскоре Аллейн ощутил всплеск возбуждения среди участников церемонии. Египтянин запел, барабан зазвучал громче, ритм стал быстрее. Пение слуги и бой барабана постепенно усиливались, пока не достигли пика, и тут, заставив Аллейна вздрогнуть от неожиданности, раздался протяжный, вибрирующий голос. Голос Баради.

С этого момента ритуал Детей Солнца перестал быть лишь нелепой дешевкой, в нем проступило нечто устрашающее.

Аллейн решил, что Баради произносит древние магические заклинания, вызывающие духов. Ему показалось, что он различает знакомый набор имен: «О, Уалпбага! О, Каммара! О, Камало! О, Карьенму! О, Амага! О, Тот! О, Анубис!» Барабан повелительно грохотал. Собравшиеся отвечали приглушенными диковатыми возгласами. Сидевший слева от Аллейна Карбэри Гленд принялся отбивать ритм ладонью по полу. Другие посвящаемые последовали его примеру, Аллейн подключился к ним. Слуга-египтянин оставил барабан и, обежав вокруг пентаграммы, что-то подбросил в курильницы. Под пронзительные вопли участников церемонии к потолку взметнулись столбы пахучего дыма. Прогремел удар гонга, и внезапно наступила тишина.

Странно было слышать, как Баради, прервав монотонные увещевания на непонятном языке, громко крикнул:

— Дети Вечного Солнца! Обратите свой взор внутрь, обратите, пока не поздно! Молчите, молчите, молчите, символ непобедимого Бога защитит нас! Обратите свой взор внутрь! Обратите не медля!!!

Призыв был воспринят буквально: принимающие посвящение повернулись на подушках и теперь сидели лицом к Баради, находившемуся в центре пентаграммы. По диагонали от Аллейна сидела фигура в черной рясе. Рауль не пошевелился, английские фразы ничего ему не говорили. Аллейн не осмеливался взглянуть на Баради. Он видел лишь его ноги и белую рясу до колен. Остальные участники, овеваемые клубами пряного дыма, замерли в ожидании. Аллейну показалось, что прошла целая вечность, прежде чем фигура в черной рясе поднялась, повернулась и снова села. Баради переступил ногами, его ряса колыхнулась: доктор повернулся лицом к алтарю.

— Здесь, во имя Ра, и Сыновей Ра… — громко и торжественно начал Баради.

Это была клятва, уже знакомая Аллейну. Баради произносил фразу за фразой, а остальные повторяли за ним. Аллейн старался, чтобы его низкий голос звучал как можно тоньше. Рауль, естественно, молчал. В общем хоре легко было различить высокий тембр мисс Гарбель. Аннабелла четко произносила слова хорошо поставленным глубоким голосом. Карбэри Гленд бессвязно истерически бормотал.

— Если хотя бы в малейшей степени я нарушу клятву, — диктовал Баради, слыша в ответ нестройный отклик, — да будут мои уста сожжены огнем, что горит сейчас передо мной. — Он протянул руку над курильницей. Язык пламени взметнулся над ней. — Да будут глаза мои выколоты ножом, что висит сейчас перед ними.

С щекочущей нервы внезапностью пять кинжалов упали с потолка и зависли перед лицами пятерых участников церемонии. Шестой, самый большой кинжал, упал перед Баради. Тот схватил оружие и принялся размахивать им. Остальные кинжалы висели в воздухе, поблескивая в пламени свечей.

Клятва, обязывающая молчать о творимых гнусностях, была дочитана до конца. Пламя уменьшилось, маленькие кинжалы были подняты к потолку, видимо, слугой-египтянином. Посвящаемые вновь повернулись лицом к стене, а Баради приступил к следующей серии заклинаний, на сей раз по-английски.

Далее последовала самая замысловатая часть прелюдии, довольно короткая и абсолютно непристойная. Баради потребовал темноты, и участники погасили свечи. Аллейн не осмелился взглянуть на Рауля, но по одиночному отблеску свечи догадался, что Рауль слегка припоздал с исполнением команды. Затем Баради заговорил о настоятельной необходимости приступить к упражнению под названием «Ласка левой руки совершенства», растолковывая его сущность в терминах, которые отвратили бы любого, кто не занимается профессионально психиатрией или не принадлежит к избранному окружению мистера Оберона. Египтянин вернулся и вновь заиграл на дудочке и барабане, неумолимо повторяя одну и ту же фразу, гипнотически воздействуя на присутствующих. Баради начал произносить подряд имена, греческие, иудейские, египетские: Пан, Элохим, Ра, Анубис, Сет, Адонис, Ра, Силена, Тетраграмматон, Ра. Участники с ревом подхватывали повторяющееся «Ра», их энтузиазм был сравним лишь с организованной горячностью американских бейсбольных болельщиков.

— Существует два священных символа, — завывал Баради. — Символ Солнца — Ра, — принимающие посвящение откликнулись лающим эхом, — и символ Козла — Пан. И между Солнцем и Козлом замыкается круг бесконечных смыслов. Ра!

— Ра!

— Пусть нам явят Божественный символ!

— Мы жаждем!

— Какого символа вы жаждете?

— Символа Козла, он же символ Солнца, он же символ Ра.

— Так пусть же явится Козел, он же Солнце, он же Ра.

— Ра!

Барабанная дробь звучала все быстрее и быстрее. Собравшиеся колотили кулаками по полу и хлопали в ладоши. Баради, по-видимому, подбросил еще благовоний в курильницу, воздух был густо пропитан дурманящими запахами. Аллейн с трудом различал алтарь перед собой. Баради, должно быть, ударил в цимбалы.

Грохот стоял невыносимый. Участники церемонии в бесформенных одеяниях опустились на четвереньки, то и дело взмахивая руками, стуча по полу и жутко крича. Баради разразился потоком заклинаний, видимо, на родном языке, пересыпанных именами Пана, Силены, Фавна. Впавшие в исступление последователи подхватывали знакомые имена, вопя что есть мочи. Аллейн, стоявший на коленях и оравший вместе с остальными, слегка передвинулся, чтобы видеть Рауля на другом конце пентаграммы. В пламени курильниц он едва различал согбенную черную фигуру и руку в черной перчатке, поднимавшуюся и опускавшуюся в такт барабанной дроби.

— Знамение, знамение, пусть явится знамение!