А девы греческие на те речи испуганно вскидывали большими очами, и каждая из них думала: хоть бы не мне то выпало…

– А старцы у нас, – отозвалась София-гречанка, – все сединой убелённые, белорукие, важные, набожные, ко двору самого Василевса вхожие. И Василевс по всяким мудрым делам с ними совет держит.

– А наши, – рекла Ольга, – коли встретятся, так рубцами своими хвастаются. А коли сядут за трапезу, про грабежи да убийства вспоминают, что в походах случались, как мёды пили хазарские или овна ели койсожского. А потом про богов деревянных рассказывают, как боги те им являются. И так всё врут друг дружке неистово да хмельную брагу трескают, а упьются – чаще всего до драки доходит.

Византийские девы ещё пуще пугались Ольгиных словес, вздыхали да прилежнее за шитьё брались.

А когда наступал вечер и зажигали каганцы, княгиня шла вместе с девами в светлицу отдельную слушать вечернюю службу, что специально для них правил молодой грек именем Марк, прибывший вместе с гречанками для их духовного наставления.

А потом отправлялись почивать.

На одном из коротких привалов дружину догнал отряд.

Святослав несколько удивился, когда узрел во главе новоприбывших старого темника Издебу, оставленного им в Киеве.

– Здрав будь, ясный княже! – приветствовал его Издеба. – Вот, принимай пополнение! Здесь те, кто от ран излечились, а также новобранцы, Гарольд отобрал лучших.

– Дякую, брат Издеба, рад тебя видеть! Как раз к трапезе поспел, идём.

Старый темник последовал за князем.

– Ну, как дела в Киеве? – спросил Святослав, когда они уселись в княжеском шатре и принялись за нехитрую снедь.

– После того, княже, как ты ушёл в поход, а мне повелел остаться в Киеве не только начальником Ратного Стана, а и Тайным тиуном, собрал я с десяток сотоварищей, кои кто по старости, а кто из-за ран к делу воинскому непригодны, и рассказал, как они могут дружине своей послужить. Обрадовались старые воины, с охотою за дело взялись. Взяли мы под надзор неусыпный подозрительные дома да терема, вперворядь хазарские да визанские купеческие подворья. На некоторые мне Могун указал, другие у меня самого под подозрением были. Алексиса, само собой, потому как он есть один из главных визанских изведывателей. По Торжищу хаживали, к людям прислушивались, в гости заходили, кто с главного входа к хозяину, а кто с чёрного, к прислуге, по старой дружбе. А прислуга многое про своего хозяина рассказать может. Сведения все ко мне стекались, а я уж их в голове своей будто мясо в котле переваривал. – Старый темник помолчал немного, прожевал кусок лепёшки и продолжил свой неспешный рассказ: – Воин воина издалека узнает, а предатель предателя и того лепше. Помалу прояснилось, кто из купцов да бояр с греками и хазарами сдружился. Кто из-за денег, кто за власть обещанную, а кто просто потому, что христианин, а значит – раб визанского бога и должен Алексиса прилежно слушаться. Узнал я, княже, что задумали они тебя тоже к своим рукам прибрать.

– Меня? – недоверчиво вскинул брови Святослав. – И как же это?

– Через женитьбу твою на грекине, которая обучена тебя потихоньку от веры нашей, Правь славящей, отлучить да к христианству склонить!

Князь криво усмехнулся.

– Меня мать уж не один год склоняет их веру принять, да без толку.

– На сей раз они крепко взялись. В княжеском тереме под опекунством твоей матери живут шесть грекинь-раскрасавиц, самим Василевсом из Византии посланные. Мать Ольга хочет, чтоб с одной из них, какая понравится, ты воссел на престол киевский…

– Та-ак… – Святослав побарабанил пальцами по стоявшей перед ним чаше старого Велесдара. – Ещё что? – отрывисто спросил он.

Издеба сверкнул единственным оком и ответил, понизив голос:

– Ещё, княже, в Киеве, само собой, пущенные византийцами, стали расходиться слухи о том, что ты хищный варяг, про Русь не думаешь, а думаешь лишь о войне. Прознал я, что и в дружину нашу эти слухи запустить велено. Да ещё понял, что есть у них свои люди в дружине, причём не простые воины. И сообщают они византийцам с хазарами подробно, что и как тут происходит. Ежели бы не борзость твоя, Святослав, не кошачьи внезапные прыжки да скорые наскоки, давно бы в западню угодил…

Князь сидел, всё больше мрачнея.

– Погоди, Издеба, – вдруг остановил он темника, – Тайного тиуна кликнуть надобно, пусть ведает, что в дружине творится. – Князь подозвал охоронца.

Тиун явился быстро, будто только и ждал, когда князь призовёт. Издеба повторил то, что только что поведал князю.

– Что ж это делается, Ворон, – глядя на тайного изведывателя тяжёлым взором, спросил князь, – в дружине предательство, а ты не ведаешь?

– Так ведь такого отродясь не было, я же за хазарами и прочими врагами слежу, а не за своими… – Тиун запнулся, потому что князь жестом остановил его.

– Понял я, – продолжал Издеба, – что пора мне сюда спешить, пока беды не случилось. Примерно я ведь догадывался, кто может оказаться изменником, – вся Молодая дружина на моих глазах выросла, и каждого из вас я с детских лет хорошо помню, да и чьи родители своим чадам мысли подобные дать могли, тоже ведаю. А тут случай помог. Собрал я воев, что от ран оправились, да отряд детинцев, Гарольдом отобранных, объявил, что идём на подмогу князю, и поспешил к тебе. Едва переправились через Непру и свернули с Киевского шляха, как встретили купцов хазарских, из тех немногих, что говорят: мол, война войною, а торговля торговлей. А во главе их – старый хазарин, что известен мне как изведыватель, он часто бывал в подозрительных домах и наших, и византийских купцов, и лично с Алексисом не раз встречался. Почуял я, что неспроста он в Киев из Хазарии пожаловал. Решили мы тех купцов взять, да у старого чутьё волчье, рванул он прочь на добром коне, и все его купцы следом. Едва догнали его стрелой. Раненого допрашивать стали, да он так ничего и не сказал, только ругался и плевал. Пришлось успокоить его навек, как и ещё троих его сотоварищей. А вот четвёртый, самый молодой, видя, как один за другим гибнут старшие, понял, что говорить надо, тем паче что весь товар я ему пообещал отдать, а это для купца дороже жизни будет. Рассказал он мне, что встречался старый хазарин с молодым начальником урусов. Имени его он не ведает, о чём говорили – тоже, но как выглядит, запомнил: высокий, широкоплечий, слегка полноват, одет в дорогие доспехи, каким и князь позавидует. Он через старого хазарина письмо на коже в Киев передал…

– Нашли письмо? – отрывисто спросил Святослав.

– Да, княже, вот оно. – Издеба достал из-за пазухи кусок кожи, развернул. – Что написано, не совсем понятно, скорее всего – иносказание, а вот тут оттиск перстня имеется в виде льва… – Темник протянул письмо князю, а тот, мельком взглянув, передал Тайному тиуну с Варяжкой.

– Льва, говоришь? – переспросил Святослав, что-то соображая, и вдруг сжал кулак, ударив им по колену. Он почти сразу вспомнил, кому принадлежал золотой перстень со львом. Только у него был такой перстень, привезённый из Византии, когда мать Ольга плавала туда с посольством. – Олеша? – вопросительно-утвердительно произнёс князь.