К тому времени жена моя уже разводила йоркширских – терьеров, поэтому, само собой, ее ветеринара я чуть ли не иждивенцем своим в налоговую заявляю, и вот в обмен на пачку билетов сразу за основной базой ветеринар подгоняет мне кое-каких животных стероидов в порошках – они вроде как – безвкусные, говорят, если не считать легкого оттенка собачьих мудей, чего, как я прикидываю, Вильярреаль нипочем не заметит, поскольку он все время жрет вяленую курятину да карибскую рваную свинину, которые, насколько я могу судить, все равно приправляются чесноком, огнем и собачьими мудями. И вот я начинаю подбрасывать по ложечке порошка из собачьих мудей Вильярреалю в “Гаторейд” в клубной раздевалке, и где-то через неделю или около того, когда я прикидываю, что у него этой гадости в организме накопилось столько, что в анализе мочи засекут, но пока он не начал гавкать и на ногу судака с хуем наголо наскакивать, я прошу жену позвонить по анонимной линии и его заложить.

А тут еще поди убеди лигу, что парень на медикаментах, улучшающих результативность, если он такой медленный, что когда бьет двойной, болельщики успевают сходить отлить и вернуться на свои места и еще успеть увидеть, как он скользящий посылает, но жена моя, как выясняется, врать горазда, и вот я уже думаю, что Вильярреалю со дня на день ссать в стаканчик отстранения на сто игр, да только за день до выборочной проверки этот сукин сын мажет по скользящему с черного хода, завязывается в узел, и у него крючковатая косточка трескает в правой руке, а потому он на три недели вылетает по инвалидности, пока ему эту кость не уберут. (Оказывается, крючковатая кость, она как аппендикс, гланды или алгебра: на самом деле низачем не нужна, но осталась с тех времен, когда мы еще жили на деревьях и у нас не было калькуляторов.)

Но пока Вильярреаля месяц в клубе нет, мой средний показатель подскакивает на двадцать пять, кровяное давление у меня падает на двадцать делений и я начинаю хорошенечко играть в защите. И вот в этот миг, стоило мне расслабиться, жена моя решает, что нам нужно купить дом в Морском, где двор побольше для ее собачек, а я в таком хорошем настроении, что сдаюсь, и мы глазом моргнуть не успеваем, как я уже каждый день езжу на стадион по мосту Золотые Ворота.

За неделю до того, как ему на самом деле можно будет играть, Вильярреаль возвращается из Аризоны, где восстанавливался со своей рукой, – и вот уже опять в раздевалке день-деньской слышно:

– Как поживаешь? Хорошо у тебя на бите получается, чувак? Как жена? Ей новый дом нравится? – Шесть тысяч раз в день, и бэттинг мой, и филдинг опять идут псу под хвост, и я уже боюсь, что меня снова отправят к низшим, если только Вильярреаль нахуй не заткнется. Но как?

А тут жена моя новым домом меня грузит: как на заднем дворе все эти растения, от которых ее драгоценным щеночкам небезопасно и, возможно, ребенку, и ей хочется, чтоб растений этих там не было. Наперстянка, она их называет. Очень высокие цветочки такие. Смотрю на йорков ее, которые где-то в фут ростом в лучшем случае, и на эту наперстянку смотрю, а ядовитая часть – в цветочках, которые где-то футах в четырех от земли, и говорю ей, что займусь этим, как только мне выпадет очередной выходной.

– Дигиталис, – говорит она. – Он в цветках. Если кто-то из них съест один такой цветочек, сердечко лопнет, и мы даже не узнаем от чего.

– Что? – говорю я. Я говорю: – Что?

– Дигиталис. Из него лекарство от сердца делают. Если у тебя слабое сердце…

Не успевает она договорить, как я решаю, что пора бы мне и во дворе убраться, потому что, черт возьми, ей от этих песиков столько радости – нельзя, чтобы у них сердечки лопались, если они ужасных этих цветов нажрутся. И вот я срезаю всю эту сукину ботву, наваливаю кучей, пока целая – копна не – получается, потом складываю в гараже, в мастерской у себя, где щеночки до них не доберутся, а ботва посохнет, чтоб я ее ответственно ликвидировал.

И вот в следующий отгул, выданный команде, я обдираю со стеблей все высохшие цветочки и перемалываю их в кофемолке, покуда у меня не получается банка из-под детского питания, полная мелкого порошка, – в смысле, очень мелкого, типа щепоть между пальцами сожмешь, и он не – рассыплется. – Пробовать его я, конечно, не стал, но пах он тоже не особо чем, и я жду уже не дождусь, когда смогу добраться до клубной раздевалки в день следующей игры и подготовиться к обеденному перерыву у команды. В смысле, завелся я. Как можно больше порошка в банку эту утоптал и на стадион поехал. Но съезжаю с горки в Сосалито и на мост – и кураж у меня просто через край бьет. То есть я как-то дух перевести не могу и потею весь как ненормальный. Тут перед глазами у меня все как-то мутнеет и дрожать начинает, и на секунду я теряю дорогу – и, наверное, на встречку немного выехал.

А выяснилось, что в другую сторону как раз ехала грузовая фура, она-то и не дала мне по-настоящему кого-то еще покалечить, хотя голову вам пусть не морочат: что б ни говорили о том, какая безопасная машина “мерседес”, она не выдер-жит лобового столкновения с восемнадцатиколесником на – скорости пятьдесят миль в час. С тем парнем, кто там за рулем сидел, все в порядке.

Ну да, оказалось, что дигиталис может всасываться через кожу, поэтому мне, наверное, стоило в перчатках порошок готовить. Кто ж знал?

Вильярреаль в том году выбил.335, и можно жопу свою на кон ставить – ни на миг все это время не затыкался. Я просто рад, что он ко мне на похороны не пришел, потому что наверняка болботал бы, пока половине народу б не захотелось ко мне в гроб прыгнуть, лишь бы тишина и покой настали.

– Вот я и говорю – я проклят. Как вы считаете – это из-за птицы или потому что я убить его думал?

– Не знаю, – ответил Майк.

– А вы в карму верите? Потому что если карма – тема, то я списываю на замысел.

– Вроде резонно, – сказал Майк. – Но почему вы мне обо всем этом рассказываете?

– А вы не знаете?

– Потому и спросил.

– Ну, потому что я застрял. Никуда не двигаюсь. А так быть не должно. Учтите, как оно должно, я не знаю, но не так – застрять на мосту с кучей других двинутых духов. Я думал, вы тот, кто должен все дальше сместить.

– А ваша история про надоедливого кэтчера тут как должна помочь?

– От нее вы должны осознать, наверное, – ответил бейсболист. – Это как перехват второй базы. Пусть управляющий говорит тебе – иди, тренер на первой базе показывает – иди, бэттер знает, что ты пойдешь, но тебе за питчером смотреть надо, за кэтчером наблюдать, за первым бейсменом. Надо видеть все знаки, и тогда ты смекнешь, что правильно перехватывать. Я – просто один из таких знаков, но движение на перехват будет вашим.

– Это самая беспомощная спортивная аналогия, какую я в жизни слышал.

– Ну так не вам же тут помощь нужна, верно?

Птица[63] играл в динамиках “Летнюю пору”. Мятник Свеж вышел из задней комнаты своего магазина, когда услышал, как над дверью звякнул колокольчик, и увидел, что по проходу идет человек в желтом костюме и шляпе-хомбурге. Мятник уцепился для верности за прилавок. Мужчина в желтом резко замер, чуть не потеряв равновесие, но уж точно незапаренности своей от неожиданности не растерял. Он не более рассчитывал увидеть Мятника, чем Мятник ожидал его. Свое удивление он обратил в приветствие, поднеся пальцы к полям шляпы.