– Хорошо, но только не орите больше так. То на конной прогулке создаёт переполох, теперь развалилась на полу и ревёт. Что за женщина?! – продолжая возмущаться, она ушла.

– Ника, давай вставай. Ну, ты чего? Он остынет и вернётся. И вы поговорите, – пытается меня успокоить Валя.

– Ты не понимаешь, – и снова в слезы.

– Ника, – рядом присела Лайма с Юликом на руках, – ну ты чего? Прости, пожалуйста, я хотела тебя защитить, поэтому сказала ему это все.

– Ты не виновата, честно, – всхлип, – я тебя не виню. Это я, сама.

– Доминика! – услышала я издалека родной голос. – Доминика!

И вот наконец я его увидела. Серо-голубые глаза с тревогой смотрели на меня, как будто что-то искали.

Я встала и побежала к нему. Обняла и уткнулась в его грудь.

– Что произошло за эти пару минут, что меня не было рядом? Почему ты плачешь?

– Прости, прости. Я должна была тебе сказать сразу.

Он прижал меня к себе. Начал в успокаивающем жесте гладить по голове и спине.

– Тише, тише. Все хорошо. Давай зайдём в комнату и поговорим, хорошо?

Так же прижимая к себе, но уже сбоку, он повёл меня в комнату. Я не смотрела по сторонам. Я была поглощена чувством эйфории. Он не ушёл, он вернулся. Он рядом. И я сейчас ему все расскажу.

Доминика

Примерно полтора года назад

Мы с Лаймой уже как пару месяцев живём в тишине и покое. Мой живот увеличился и хорошо так округлился. Раньше из-за плохого питания и депрессии после расставания с Максом я очень сильно похудела. А теперь быстро набирада вес, и животик стал соответствовать своему сроку.

Ребёнок меня не беспокоил, беременность протекала относительно легко.

Лайма периодически заводила разговор о том, что не стоит отдавать его в чужие руки. Что надо воспитывать самой. Но я оставалась непреклонной. Я не хотела видеть каждый день напоминание о Максе. Единственным моим желанием было скорее его забыть.

Планировала встретить кого-нибудь и создать нормальную семью. А довесок в виде ребёнка Макса в эти планы не вписывался. Я была не нужна Максимилиану, а мне не нужен был его ребёнок.

Отдав его,, я бы избавилась от бремени матери-одиночки и осчастливила бы какую-нибудь пару, которая не может иметь детей. Здорово!

Лайма меня поддерживала, всегда была рядом. Мы совершали пешие прогулки, ходили в поликлинику вместе, сдавали анализы. Так как она только сменила профессию, клиентов было мало, зато свободного времени – много. И все это время она посвящала мне и ребёнку. Читала статьи о развитии плода в утробе матери, изучала все циклы развития понедельно.

Вообще, было странно… Беременной была я, а матерью чувствовала себя Лайма. Проснулся в ней раньше времени материнский инстинкт.

Я же не чувствовала ничего. Только в зеркале видела себя с животом, а на уровне сознания ничего не менялось.

Написав заявление на отпуск по беременности и родам, я больше не ходила на работу. Отпускные, как и договаривались, мне оплатили. А я следом написала заявление об увольнении по собственному желанию.

До срока родов оставалось две недели.

Мой врач еще не нашла подходящую пару для усыновления этого ребенка, но заверила меня, что с этим проблем не будет.

Оставалось родить малыша, передать его семейной паре и все. Свобода! Придется снова искать работу, но до этого у меня еще есть время.

Возвращаясь с прогулки домой, увидела, что на встречу мне шел Кеша!

Кеша? Что он здесь делает? Неужели Марк объявился?

Черт! Он же не знает, что я беременна. Что делать? Может, спрятаться?

В моем положении уже и не побегаешь особо, и, конечно же, он меня заметил.

– А я как раз от вас, Лайма сказала, что ты скоро приде… Что это? – указал он на мой живот.

– Э… живот, – ну а что он у меня спрашивает?

– Ты беременна?! – казалось, его бы меньше удивило цунами в Москве, нежели тот факт, что я беременна.

– Ну, как видишь, – меня развеселило выражение его лица.

– Это Макса или Марка?

– Что? Ты совсем, что ли! С Марком у меня ничего не было! – его слова так задели, что я и не поняла, как подтвердила, что беременна от Макса. Черт!

Он еще пребывал в шоке от известия.

– Слушай, Кеша. Я сразу хочу тебе кое-что сказать, я понимаю, Макс твой друг и все такое, – он как-то неоднозначно кивнул мне в ответ, – в общем, о моей беременности ему ты говорить не будешь. И вообще, никому.

– Это как это? Ты ему не сообщишь?

– Нет.

– Я понимаю, ты обижена, Ника. Он поступил с тобой некрасиво. Но ребенок… Он не виноват. Он же спросит тебя об отце, и что ты ему ответишь?

– Он у меня ничего не спросит.

– Как это? Ты зря так думаешь, Ника. Любой ребенок хочет видеть своего отца.

– Может, не будем это обсуждать здесь? Как-то на улице не хотелось бы.

В итоге мы сели в его машину. Никуда ехать я не захотела. А тут нам как раз не помешают.

– Что ты имела в виду, говоря, что ребенок не будет искать отца?

– Я отдам его на усыновление, – я решила не скрывать свое решение от Кеши.

– Что? – проорал он изумленно.

– Ты что так кричишь! Да, я так хочу, и это не обсуждается. Поэтому даже не пытайся.

– Ника, я, конечно, понимаю, ты обижена на него, но все же…

– Кеша…

– Просто послушай…

– Нет, это ты послушай! Вот ты – его друг. Вот скажи, сколько раз он спросил у тебя обо мне? – а в душе что-то ёкнуло. Возможно, Макс искал меня и просил об этом Кешу. Возможно ли такое, чтобы Кеша приехал именно из-за этого.

Его ответ не оставил мне шансов:

– Нет, – твердо произнес он, опуская голову, как будто он в этом виноват, – не спрашивал.

Чтобы продолжить разговор, мне надо было прийти в себя после очередного разочарования. Я отвернулась к окну, еле сдерживая слезы.

Минут через пять все же взяла себя в руки и продолжила:

– Вот ты и ответил на главный вопрос. Я ему не нужна. А мне не нужен этот ребенок. Поэтому все по-честному.

– И ты не будешь искать ребенка, скажем, лет через пять-десять?

– Я уверена, что не буду. Можешь не пытаться меня разубедить. И Максу не говори. Если ему не нужна я, то ребенок от меня – и подавно!

Я с такой уверенностью в голосе это сказала, а вот моя рука, с силой сжатая в кулачок, начала кровить. Но физической боли я не чувствовала. В душе было больнее. Намного больнее. Ведь говоря эти слова, я пыталась задушить свою наивную надежду на счастливое будущее с Максом. А она, умирая, рвала мое сердце на части.