Покончив с едой, Темре потребовал у буфетчика телефон, положив на стойку десятисуловую монету – обычная плата за звонок плюс чаевые. Трубка притаившегося в углу аппарата была до того захватана жирными пальцами, что он сперва протер ее салфеткой, а потом уже поднес к уху.

Сначала убийца позвонил в заморочный отдел Полицейского Управления: «Продвижение есть, но пока не локализовали». Угу, даже к лучшему, что не надо сейчас разрываться надвое, забрасывая одно важное дело ради другого.

После этого набрал номер гильдейского ресторанчика и попросил посмотреть, нет ли чего-нибудь на его имя в «телефонной тетради». Оказалось, есть. Некий Рульдо Гаштари звонил сегодня утром и просил убийцу наваждений Темре Гартонгафи срочно с ним связаться.

Темре враждебно ухмыльнулся: ага, сейчас, а больше ничего не желаешь – а то, может, еще и русалочьего молока тебе подавай?

Этот Рульдо Гаштари был молодым скульптором. Говорят, талантливым и многообещающим. Может быть. Не имеет значения. Помимо этого он был еще и нынешним фаворитом Сой. Одним из тех, кого Темре хотелось пинком под зад спустить с лестницы от самых дверей ее богемной квартиры – да так, чтобы он улетел в никуда и больше не вернулся.

Не могла сама позвонить? Вслед за этим пришла здравая мысль: значит, не могла. Значит, повторилась старая история, угадайте какая.

Темре набрал номер.

– Господин Гартонгафи, это вы?.. – Голос Рульдо звучал невнятно не то с перепугу, не то с перепою, и складывалось впечатление, что парень рыдает.

– Это я, – сухо подтвердил убийца наваждений. – Что случилось?

– Госпожу Соймелу… Ее опять… Опять…

– Что – опять? Морочан украл?

– Да, да! – Собеседник на миг обрадовался – очевидно, тому, что его так быстро поняли, но тут же вновь осознал свою потерю и всхлипнул. – Приезжайте скорее! Я все утро вам звонил, у вас телефон не отвечал…

Разумеется, потому что Темре и Котяра ни свет ни заря отправились на охоту.

– А в Гильдию почему не обратились, если до меня дозвониться не смогли?

– Госпожа Соймела крикнула, чтобы позвали вас. Она успела крикнуть… А я не смог ничего сделать, потому что меня сильно ударили по голове…

Не сказать, чтобы Темре последняя подробность огорчила.

– Соймела опять приманила морочана, – сообщил он Котяре, который дожидался с сумкой возле дверей. – Давненько уже не было рецидивов. Съездим туда, это много времени не займет.

Они вышли под дождь.

– Думаешь, быстро управишься? – Монах забросил сумку с притихшим наваждением на заднее сиденье.

– Мороки у Сой не слишком сильные – две-три пары иголок, и готово. Они и жрать-то не хотят, им только ее прелести подавай. Правда, выглядят впечатляюще – с девичьей точки зрения. Обычно они тащат ее или на чердак, или в заднюю комнату, у нее там за коридорчиком что-то вроде заброшенной мастерской, ненужное помещение в комплекте с квартирой.

Машина вывернула на серебрящуюся под дождем пологую улицу. На лобовое стекло с размаху налип зеленовато-коричневый лист. Привет от Клесто?

Не так уж он был и не прав, когда говорил, что Темре лучше бы покончить с этой связью, – но разве с этим покончишь? Если бы мог, давно бы уже… И не потому, что каждый, кого ни спрашивали, с советами лезет, а потому что его самого все это до жути достало.

Снова пришли на память слова Птичьего Пастуха насчет «младших богов». Надо бы спросить у кого-нибудь знающего. Неужели это чучело в тунике из осенних листьев – ладно, пусть красивое, но все равно чучело – имеет божественную природу? Быть того не может…

Наконец машина через арку въехала во двор беленого – большая редкость для Лонвара – четырехэтажного дома. Здание украшали живописные грязные потеки и балкончики с лепными завитушками. Темре затормозил на знакомой площадке напротив подъезда, и сразу же с заднего сиденья донесся шорох: паучара рвался из сумки наружу.

Убийца наваждений и монах уставились друг на друга.

– Что-то почуял… – сощурился «бродячий кот».

– Судя по тому, как энергично он возится, или бандит где-то рядом, или здесь его свежий след, – отозвался Темре.

В Хасетане, на далекой родине Клетчаба Луджерефа, художники рисовали на усладу публике писаных красавиц – на балконе богатого дворца, на фоне золотого рассвета над морем, возле роскошной белой беседки в лунном свете, – и потом эти картины продавались в рамах, украшенных кусочками перламутровых ракушек и зеркальными блестками. Натуральное искусство, приобщение человека к прекрасному.

Вот такое искусство Клетчаб понимал и одобрял – не то что тычут тебя носом в какую-нибудь плохонькую развалину или в мазню, которая вовсе глаз не радует, и брешут, что это, мол, высокое, цены не имеет. И то верно, грош ему цена, коли вас мнение Луджерефа интересует. Хотя бывает, что и сущую дрянь можно загнать с немалой выгодой, ежели найдешь тупаков, готовых раскошелиться.

Девушка, сидевшая у стены на ворохе тряпья, словно сошла с одной из тех навевающих сладостные мысли картин, которыми торговали в Приглядном ряду хасетанского рынка. Совершенная прелесть ее нежного лица, точеный носик, переливчатый медно-рыжий шелк волос, длинные загнутые ресницы, изящно очерченные коралловые губы – все это даже старине Луджерефу, всяких девиц за свою бурную жизнь перевидавшему, внушило невольный пиетет. Слишком хороша для тупаков, как сказали бы в Хасетане.

И глаза небесные – но не такие, как дымно-серый полог, нависающий над этим окаянным городом, а похожие цветом на ясное голубое небо над просторами Южной Иллихеи.

Смотрели эти глаза сердито и в то же время оценивающе. Девчонка сидела, подтянув колени к груди и сцепив в замок тонкие пальцы. В полумраке подземелья она напоминала жемчужину, оброненную среди пыли и паутины.

– Съешь хоть что-нибудь, – непривычно ласковым для Клетчаба голосом уговаривала ее Демея. – Сколько можно морить себя голодом?

– С утра ведь не жравши, – поддержал Луджереф.

Госпожа так на него зыркнула, что он счел за лучшее отодвинуться поближе к выходу, а пленница едким тоном напомнила:

– Еще бы, вы меня вытащили утром из дома до того, как я успела позавтракать.

– Тем более тебе надо покушать. Ты отказалась от обеда, неужели даже поужинать не захочешь? Сурфей принес еду из неплохого ресторанчика – попробуй, вдруг эта стряпня покажется тебе съедобной…

– А я-то думала, вы на помойке объедков насобирали, разогнав пинками бродячих собак, чеклянов и нищих. Судя по тому, как вы тут живете… Ну и вонь в этой вашей норе!

В первый момент Клетчаб ужаснулся тому, что сейчас будет – порвет же ее Демея в кровавые клочья, в буквальном смысле порвет, а потом отдаст мясо Постояльцу, чтобы зазря добро не пропало. Но эта чокнутая стерва, нарвавшись на грубость, так и растаяла от умиления, словно услыхала приятнейший комплимент.