Какую бы ошибку я ни совершила, клянусь, я больше ее не повторю. Прости меня. Отпусти меня домой.

Я пойду в тюрьму. Будет тяжело вдали от семьи. Может, будет страшно, что я вообще никогда не вернусь. Но надо держаться твердо. А шестеренки запущенного механизма там, на воле, будут крутиться сами… Знаешь, в детстве я был большим мастером играть в поиски сокровищ. Мне нравилось устраивать обманки и всякие загадки и расставлять их повсюду, пока не обнаружится сокровище. И поэтому я пошлю кое-что мадам Леман, но на посылке будет и имя Фогеля. Я нашел дневник у тебя в рюкзачке. Вот его-то я и пошлю, чтобы возбудить его любопытство… Не так давно мы сняли видеосообщение – а ты даже не заметила. Я знаю, куда его спрятать. Я пошлю копию и в СМИ. Чтобы все прошло отлично, Фогель должен пасть. Я смогу восстать из праха только при условии, что он окажется во прахе… И тогда наружу выйдет история «человека тумана», который за тридцать лет, может, уже успел умереть. Но он возродится к жизни, и станут искать его, чтобы воздать по справедливости тебе. А я стану свободен…

Туман уже здесь, я его вижу. Он вокруг меня. Он прохладный, легкий…

А теперь самый трудный вопрос. Ты, наверное, хочешь меня спросить, зачем я все это делаю?

Нет… Я не уверена, что хочу это знать.

Потому что я люблю свою семью. И хочу, чтобы у них было все, чего они заслуживают. Я не хочу снова рисковать потерять жену. Знаю, ты не понимаешь еще, о чем я говорю. С этим мы пережили скверный период. Я ощущал себя второсортным, неполноценным: подумаешь, какой-то учитель старших классов… А теперь Клеа и Моника смогут мной гордиться. И поэтому я себя задешево не продам, буду держаться стойко. Буду демонстрировать свою неподкупность. Но признаемся честно: каждый имеет свою цену, и отрицать это бесполезно.

Я тоже люблю свою семью. И они меня любят. Почему ты этого не понимаешь?

Ладно, вот и все. Мне жаль, что я втянул тебя в это дело, но знаешь, как в романах: историю движет зло, и читателю не нравятся повести, где все герои добрые. И твоя роль вовсе не второстепенная. Как знать, может, кто-нибудь действительно найдет «человека тумана», и тогда шесть девочек, о которых все давно позабыли, тоже найдут свою справедливость. И произойдет это только благодаря тебе, Анна Лу…

Зачем ты мне все это рассказываешь? Мне это неинтересно, мне это не нравится. Я хочу к маме, к папе, к братьям. Хочу их хоть раз еще увидеть, ну пожалуйста, хоть разок! Я должна им поклониться, хотя мне и не хочется с ними прощаться. Мне будет их не хватать.

А теперь извини, но эффект от эфира, по-моему, ослабевает. Я все сделаю быстро, ты ничего не почувствуешь.

Что-то укололо мне руку. Я приоткрываю глаза, теперь у меня получается. Он мне вводит в руку иглу и рассматривает «о», посвященное Оливеру. Наверное, спрашивает, что это такое. Но это тайна.

Прощай, Анна Лу, ты такая красивая.

Мне холодно. Мама, где ты? Мама…

В ночь, когда все навсегда изменилось, туман, казалось, добрался до комнаты, наполнив ее еле заметным содроганием.

Фогель закончил свой рассказ и долго молчал.

– А знаете ли вы, что ненависть – не первое, что движет преступлением? Борги пытался мне это втолковать, но я его не послушал. Если бы послушал, может, и понял бы все вовремя. Главная движущая сила преступления – деньги.

– Нет, об этом я не знал, – отозвался Флорес.

– Шестеренки вертелись вокруг простой, даже банальной идеи… Никто и никогда не должен был найти тело Анны Лу. В этом и заключался весь обман. Без трупа нет доказательств. Потому он и осмелился на это пойти.

– А инициал на руке? Зачем рисковать, что тебя раскроют? Не понимаю…

– В среднем убийца совершает около двадцати ошибок. Из них меньше половины – те, в которых он отдает себе отчет. Остальные он совершает по неопытности или по неосторожности. Но есть тип ошибок, которые по исключительности их природы мы называем «намеренными». Это как подпись. Бессознательно каждый убийца хочет, чтобы все оценили качество его работы. – И прибавил, цитируя учителя: – Самый глупый из грехов дьявола – тщеславие… Но, по сути дела, что за удовольствие побывать в шкуре дьявола, если об этом никто не узнает?

Психиатр начал понимать, что произошло:

– После передачи вы следовали за Мартини до самого Авешота… И убили его.

Фогель сложил руки на животе:

– Вы никогда его не найдете. Он тоже исчез в тумане.

Флорес поднял трубку телефона, стоявшего на столе, и набрал номер:

– Да, это я. Заходите.

И отсоединился.

Они молча подождали. Затем дверь амбулатории открылась. Вошли двое полицейских в форме и встали возле Фогеля.

– Рыбак, который ловит всегда одну и ту же рыбу. – Фогель рассмеялся своей мысли. – Было действительно приятно побеседовать с вами, доктор Флорес.

Когда он вернулся домой, было почти шесть утра. Вот-вот займется заря, но пока еще темно, повсюду тишина. В домике со скошенной крышей было включено отопление, и вместе с теплом внутри разливался сонный покой. София спокойно спала в спальне на втором этаже. Флоресу захотелось подняться к ней, улечься рядом и хоть немного поспать. Но он переменил решение. Уверенности, что удастся заснуть, у него не было. Особенно после такой ночи. И он, стараясь не шуметь, спустился в полуподвальный этаж.

Здесь, внизу, располагалась таксидермическая мастерская, где он бальзамировал свою радужную форель. Комнатка была маленькая, с одним узким окном. Флорес поднял руку и потянул за шнурок, включив лампочку у себя над головой. Лампочка закачалась, и вместе с ней заплясали тени всех предметов. Прямо перед ним стоял деревянный стол со всем необходимым. Тут были флаконы с аммиаком и формальдегидом, предотвращавшими разложение; прозрачные лаки для сохранения натурального окраса; пульверизатор с чистым спиртом; банка с кисточками и скипидаром. На решетке в идеальном порядке разложены ножички, рядом коробка с иглами, крючки для извлечения внутренностей, лопаточки с острыми загнутыми носами, бура и салициловая кислота. Возле инструментов помещался калорифер.

Флорес очень быстро вышел на пенсию, и теперь здесь была его новая берлога. Здесь же он держал бо́льшую часть рыболовных снастей, да и все барахло из амбулатории тоже потихоньку стаскивал сюда. Оставить дело жизни было грустно, но он часто представлял себя в таком вот тихом месте, когда терпеливо занимался своим хобби. Время от времени он приводил сюда внуков, чтобы они посмотрели, чем занимается дед. Ему было бы приятно, если бы они разделили его увлечение. Здесь он терял счет времени и приходил в себя, только услышав шаги Софии на лестнице, когда она приносила ему блюдо с бутербродами и стаканчик холодного чая.

Флорес оперся руками на стол и расслабил плечи. Потом сделал глубокий вдох и опустился на колени. Под столом стояло множество коробочек с рыболовными крючками. На Рождество и на день рождения близкие каждый раз дарили ему какой-нибудь новый крючок, потому что знали: другой подарок его не обрадует. Некоторые из них стоили очень дорого. Под коробочками с крючками стоял старый железный ящичек с висячим замком. Флорес вытащил его и поставил на столешницу. Ключ он всегда носил с собой на общей связке ключей. Он поискал его между ключом от дома и ключом от автомобиля. Потом вставил его в маленькую скважину и открыл крышку.