Он усмехнулся и залпом допил. Бутылку опустил на пол. Под сиденье.

– Осторожно, двери закрываются. Следующая станция – Клязьма. – И электричка мягко тронулась.

– Что, пойдемте? – Жена стала надевать на себя кенгурушник с Дашкой.

– Ну погоди-и, – поморщился Сергеев, – успеем.

Но через минуту все-таки оказались в тамбуре. Сразу захотелось курить, и Сергеев вытряхнул из пачки сигарету, зажал в кулаке зажигалку… Перегон между Тарасовкой и Клязьмой показался поразительно длинным.

В продуктовом магазине возле станции пахло гниющими овощами, подтухшим мясом; народу было полно. И всё почти – сошедшие с электрички.

«В Москве не могли закупиться?! – недоумевал Сергеев, становясь в очередь. – Хотя, и мы тоже… – Оглянулся на жену, на сына. – Семейка Симпсонов».

Торговали, как в обычном сельмаге – всем сразу. И хлеб, и селедка, и огурцы, и конфеты. Даже весы старинные, с гирьками. Худая, сивенькая продавщица взвешивала подолгу, следя за стрелкой, потом жала на клавиши калькулятора, ошибалась, и, пока добрался до прилавка, Сергеев успел вдоволь наспориться с женой, что купить.

– Так, три килограмма шашлыка, – первым делом объявил, и тут же спросил озабоченно: – А свежий? – Сероватые куски мяса и водянистый лук не внушали доверия.

Продавщица хмыкнула:

– А шашлык хороший свежим бывает?

Сергеев в душе согласился с ней, но такой ответ оскорбил; вспомнилась его работа. И он потребовал:

– Ну-ка дайте понюхать.

С той же ухмылкой сивенькая подняла лоток.

Шашлык пах вкусно. Даже уксусом не очень шибало.

– Ладно, кладите. Сойдет.

– Луку купи – надо подрезать, – сказала из-за спины жена. – Этот вон весь как лапша. Тоже… делают…

После шашлыка взяли свежих помидоров и соленых огурцов, хлеба, сока апельсинового и пачку морса «Добрый», печенья для сына, картошки с красной кожурой («напечем!»), селедку, куриных крылышек, бутылку «Мерло»…

– «Хуббу-Буббу» еще, пап! – задергал сын.

– Никакой «Хуббы-Буббы»! Ешь нормальный шоколад… Дайте «Золотые купола» с орехами.

Сын заныл:

– Не хочу-у!

– Замолчи вообще! – Сергеев повернулся к жене: – Что, водку брать?

Хотел услышать: «Да не стоит. Лучше пиво пейте». Но жена пожала плечами:

– Возьми одну.

– Бутылку «Путинки». Ноль семь.

Продавщица помучила калькулятор.

– Всё?

– Всё. – Сергеев полез за деньгами.

3

Дом Андрюхи стоял на южной окраине Клязьмы, недалеко от Ярославского шоссе. Днем шум машин почти не был слышен, зато после захода солнца становился отчетливым, раздражающим, как работа старого, то и дело готового заглохнуть, и в то же время какого-то сверхмощного мотора… Побыть в абсолютной тишине и здесь, как и в Москве, не получалось.

Путь от станции до Андрюхи неблизкий – километра три, а вещей набралось – хоть бросай. Лямки рюкзака давили на плечи, пакет в левой руке потихоньку рвался, и очень быстро Сергеев пожалел, что столько всего набрали: «Потом бы вместе со всеми, когда собрались… Наташка наверняка на машине будет. Сгоняли бы…» Мешала и бутылка «Старого мельника», которую он купили в ларьке в последний момент – пиво на ходу не пилось, а бросать было жалко; хотелось идти быстрее, но жена с кенгурушником на груди отставала, сын постоянно наклонялся за палыми шишками, набивал ими карманы, терял, опять нагибался. Жена ругалась:

– Ну куда ты их пихаешь?! Саша! Пойдем!

– Я в костер хочу!..

– У Андрея там наберем. У него много.

Сергеев чуть не сказал, что у Андрюхи никаких шишек нет, с его участка даже сосен не видно, но тут же осекся: сын поверил и побежал вперед…

Дома, заборы, ворота справа и слева были в основном по моде и возможностям пятидесятых годов. Но среди них вдруг появлялось такое, на чем взгляд сам собой задерживался и тяжесть рюкзака слабела, – резные воротца, теремки, остатки ажурной беседки под огромной елью. И вспоминалось, что здесь когда-то бывали Савва Морозов, Шаляпин, Шолохов жил, бегал Тимур со своей командой; где-то стоит расписанная Васнецовым церковь поразительной, говорят, красоты… «Надо погулять, посмотреть, – говорил себе Сергеев. – Обязательно в этот раз погулять одному спокойно». Но чувствовал, что опять не погуляет и ничего не увидит – как-то так всегда получалось, что они торопливо доходили от станции до Андрюхи, а через сутки, двое, трое так же торопливо шли обратно на станцию самой короткой дорогой…

Укрытая лесом старая часть Клязьмы кончилась, начались коттеджи.

Когда-то здесь было Опытное поле, и вдалеке еще оставались ряды теплиц с побитыми стеклами, но лет десять назад на нем начали давать участки под дачи. По шесть соток. Андрюха участок получил от церкви, для которой писал иконы. Поставил купленный сруб, насобирал мебели; мастер сложил печь. Но привести дом по-настоящему в приглядный вид – обшить рейками, сделать веранду, второй этаж достроить – никак не удавалось. Хотя это была для него не дача, а постоянное жилье – старенькие Андрюхины родители жили в однокомнатной квартирке в Мытищах.

А вокруг быстро выросли особняки из красного и желтого кирпича, вытянулись мощные глухие заборы в полтора человеческих роста. Но один пятачок – как раз напротив Андрюхиного участка – всё пустовал, и это было даже символично: верующий Андрюха с крыльца видел купол Тарасовской церкви. «Вот всё у меня по правилу, – любил говорить он, вытягивая руку в сторону церкви, – в любой момент могу на святой крест помолиться». И гости неизменно приходили в восторг, искренне соглашаясь, что это действительно правильно, когда церковь видна…

– Никита! Никита, смотри! – сзади испуганно вскрикнула жена.

Он резко обернулся:

– Что?

– Смотри, строят все-таки!

– Бли-ин, – Сергеев досадливо и облегченно выдохнул, – вижу я, вижу… Думал, с Дашкой что…

И вот пустующий пятачок перестал пустовать – посреди него появилась яма и кучи земли, рядом лежал штабель бетонных плит.

– Кошма-ар, – чуть не плакала жена, – бедный Андрюшенька…

– Ну, что делать… – Сергеев сунул руку в щель в калитке, продвинул влево железный штырь. Калитка приоткрылась. – Пошли. Потом обсудим…

Ключ от дома лежал в условленном месте – внутри старинного угольного утюга в тумбочке на недостроенной веранде.

Сергеев открыл дверь, тут же почувствовал знакомый дух Андрюхиного жилища – смесь из запахов каких-то сушеных трав, специй, чего-то подкисшего, вареной рыбы, печной сажи… Но раньше здесь пахло иначе – масляными красками, скипидаром, лаком. Он вспомнил об этом с грустью и сожалением. Сожалением то ли об Андрюхе, который стал совсем другим, то ли о себе той поры, которую не вернуть.

– Кубик! – закричал сын. – Кубичик!

Ответный, приветливо-снисходительный мявк, а следом изумленный голос жены:

– Узнали! Никита, ты слышишь?! Они друг друга узнали… Здравствуй, Кубик! А где твой хозяин?

Сергеев щелкнул выключателем, стал стаскивать рюкзак.

Обстановка на кухне не изменилась. Овальный обеденный стол с большим столетником посредине, стулья вокруг, толстые, похожие на пледы, шторы; на стенах висят картинки и фотографии