– Ну, как… Понимаете, моя жизнь очень изменилась за этот год. Столько нового… И трудно обратно влезть… Ну, об этом тоже трудно говорить вот так… в нескольких словах объяснить. Но! – Он широко улыбнулся. – Но, будем надеяться, всё сложится в итоге отлично. Муки творчества – необходимы!

– Да. – Журналистка несколько секунд подождала, вдруг Сергей еще что-нибудь скажет, затем выключила диктофон. – Окей, спасибо! – Принялась убирать в сумку аппаратуру, блокнотик. – Благодарю вас за беседу. – Поднялась.

– Да не за что. – Сергей тоже поднялся. – Вам спасибо… М-м, извините, забыл ваше имя.

– Ева. Ева Лурвин.

– Красиво… Ева, водки хотите?

– Водки? – насторожилась журналистка. – О нет-нет, спасибо, Сергей. Я с удовольствием, но мне еще надо… Еще дела, дела…

– Как хотите. Что ж, тогда до свидания.

– До свидания, Сережа! Надеюсь, мы еще будем встречаться!

– Угу…

Проводив Еву, Сергей упал в кресло, вытряхнул сигарету из пачки. Закурил. Посидел. Поднялся, взял с тумбочки тетрадь, снова уселся. Полистал ее. Это был черновик того, что Сергей называл романом. Страниц тридцать… Отбросил на кровать. Взял пульт дистанционного управления, включил телевизор.

На экране тот же бразильский сериал, что и в России, только речь немецкая. Сергей сменил канал. Высокий красивый мужчина и маленькая поджарая женщина рекламируют тренажер… Сергей достал из холодильничка бутылку водки, колбасную нарезку. Выпил рюмку, закусил. Убрал водку и колбасу в холодильничек.

Сел с тетрадью за стол, взял ручку. Посидел, почитал, что-то поправил в тексте. Потом долго смотрел в окно. За окном – сероватое небо…

Бросил тетрадь на кровать, опять достал бутылку, закуску. Выпил и взял пульт. Стал блуждать по каналам. Мультфильмы, телешопы, сериалы, музыкальные клипы… На тридцать каком-то – сплетшиеся, шевелящиеся, обнаженные тела мужчины и женщины. Но эта картинка длилась лишь несколько секунд – затем чернота и по центру экрана квадрат с надписями не по-русски. Большими буквами: «PAY TV!»

– Платненькое, – хмыкнул Сергей.

Но звуки совокупления остались – стоны, всхлипы, громкий, рыдающий шепот: «О, е! Е-е! Е-е!..»

Сергей напряженно вслушивался в эти всхлипы, стоны. Курил…

Щелкнул дверной замок, и он торопливо выключил телевизор. Вошла Полина. Она выглядела моложе, еще живее. Радостно улыбнулась:

– Привет, дорогой!

– Привет.

Подошла, поцеловала его в макушку. Увидела бутылку:

– Да ты у нас как О. Генри!

– Почему это?

– Призываешь музу алкоголем… Но смотри не увлекайся – О. Генри от цирроза умер.

– Скорей бы.

Полина присела на ручку кресла, потрепала Сергея по голове.

– Не меланхольничай. Всё просто отлично! – Поднялась, прошла к шкафу в прихожей, стала переодеваться. – Завтра после чтений мы приглашены на один очень важный фуршет.

– Ну, это уж как обычно. – Сергей плеснул водку в рюмку. – Куда без этого…

– Напрасно хмыкаешь. Там соберется весь берлинский литбомонд. Можно наладить очень полезные контакты.

На этот раз Сергей усмехнулся беззвучно и выпил; Полина вернулась в халате, плюхнулась в соседнее кресло, сообщила серьезно, как что-то очень важное:

– И еще – на чтениях будет Йозеф Шранке!

– Да-а! – сделал вид, что изумился и испугался, Сергей. – А кто это такой? – Потянулся к бутылке.

– А это, дорогой Сережа, такой персонаж – он ходит по подобным мероприятиям… Налей мне тоже, пожалуйста. Очень устала… Йозеф приходит на концерты, выступления, чтения и устраивает какую-нибудь выходку. Соком плескает, или пирожное кинет, или плюет. Это считается знаком признания… Вот теперь гадают, на кого он завтра свое внимание обратит.

– Очень интересно! Оч-чень!

– Ну чего ты всё рычишь? – Лицо Полины стало плаксивым. – Знаешь, как я набегалась… Пожалей меня… Серё-ож… – Потянула к нему руку через стол, но что-то вспомнила, перестала играть: – Кстати, а Ева была? Вы говорили?

– Корреспондентка?.. Угу. Всё нормально. Всё рассказал…

– Хорошо… Выпьем же за завтрашний успех! Завтра очень важный день, Сережа. С такими людьми в одной упряжке будешь: Потапов, Ухновская, Павел Зубов…

– Давай. – Сергей прикоснулся своей рюмкой к рюмке Полины и скорее выпил.

Посидели молча.

– Что ты такой в последнее время? – ласково и сочувствующе спросила Полина. – Что не так?

– Да как-то всё… – Сергей поморщился. – Признаться? Надоело всё… Как-то я разжижился.

– Раз… что?

– А, ладно… – Он отмахнулся; смотрел вниз. – Не могу я ничего делать. Вон, – мотнул головой в сторону тетради, – с десятью страницами сколько вожусь, и ведь вижу – херня. Херня изначальная. В каждой фразе, строке… И потому это, что так живу теперь. Фуршеты-хринеты, самолеты, чтения… Баловень судьбы какой-то.

– Сибирский Мартин Иден.

– Нет. Он себе спички в глаза вставлял, чтоб добиться… А я?..

– Вот, правильно! – почти с радостью воскликнула Полина. – Это я и хотела услышать! Писатель, дорогой Сергей, – это тоже работа. Профессия. И заключается она не только в том, чтобы создавать тексты, а и в том, чтобы уметь их раскручивать. Привлекать к себе интерес. Ты, Сережа, теперь общественная фигура, а это требует огромных сил, жертв некоторых, напряжения. – Видя, что он снова наполняет рюмки, Полина попыталась остановить: – Достаточно, наверно. Утром опять будешь стонать.

– Я теперь всегда стону. Хоть с похмелья, хоть как… Давай, Поль, по последней. И не… это… не читай мне нотаций. Знаю я всё. И сколько денег вложено, и что ждут от меня, и остальное всё… Но не могу я… Этих читал, для сборника… Фигня же, детский лепет сплошной. Эпатаж голимый. А будет под моим именем. Дескать, я это одобрил, на… напутствовал. – Сергей встретился со взглядом Полины, вздохнул. – Не смотри так, ради бога… Я понимаю – загордился, мол, у самого лепет… Нет! Я теми своими рассказами дорожу. Я их честно писал, и не думал, что их когда-нибудь возьмут и выпустят. Просто в голове этого не держал… Помнишь, ты Синявского давала читать?

– Помню, Сережа. Успокойся.

– Да я спокоен, блин… Просто надо же сказать когда-то.

– Говори. – Полина отвалилась на спинку кресла, закинула ногу на ногу. – Говори, излей душу.

– Не издевайся. Я ведь… это… Ай. – Он тряхнул головой досадливо, бросил водку в рот; Полина тоже выпила. – У Синявского, что писатель – человек, который крест на себе поставил, живой мертвец, что его вообще надо из людского общества гнать, как выродка… И когда я писал, я таким и был. И двадцать тысяч вокруг такие же. Тайга, сопки, железка, станция, на которой два поезда в сутки тормозят на две минуты. И тридцать пятиэтажек с мне подобными – идиотами и детьми идиотов. И я для них писал… один из них. А теперь… А? Кто я, кто они…

– Да ты для них столько здесь делаешь… Именно здесь! – перебила Полина. – Ты всему миру говоришь, как их обманули.

– Аха, конечно… Обосрал, бабок огреб и –