– Ах, как это некстати! – воскликнула Диана.

– Надо надеяться на лучшее, – решительно заявила Энни. – Если только не будет дождя, то прохладный перламутровый день, как сейчас, будет на самом деле приятнее, чем солнечный.

– Да ведь дождь пойдет, – печально промолвила Шарлотта, проскальзывая в комнату. Многочисленные косички вокруг головы, на кончиках которых белели торчавшие во все стороны веревочки, делали ее комичной. – Вот так будет до самого начала, а потом как хлынет. И гости приедут по грязи, и весь дом будет в грязи, и они не смогут пожениться под жимолостью. Ужасно плохо, что на невесту не будет падать солнце. А вы что думаете, мисс Ширли мэм? Я так и знала: уж слишком хорошо, чтобы так могло долго продолжаться.

Шарлотта Четвертая говорила так, словно подслушала Элизу Эндрюс.

Дождь не пошел, но, казалось, может обрушиться в любой момент. К полудню украсили комнаты, красиво накрыли стол. Наверху ждала невеста.

– Как вы красиво выглядите! – восторженно произнесла Энни.

«Очень мило», – думала Диана.

– Все готово, мисс Ширли мэм, и ничего ужасного пока не случилось, – весело объявила Шарлотта, удаляясь в свою маленькую комнатку для переодевания. Вместо беспорядочных мелких косичек появились две большие, они на сей раз были украшены не двумя бантами, а четырьмя, из новых ярко-голубых лент. Две верхние создавали впечатление больших крыльев, растущих из плеч Шарлотты, точно у рафаэлевских херувимов. Но Шарлотта Четвертая считала их очень красивыми, и, с шуршанием надев платье, настолько накрахмаленное, что оно могло стоять и без нее, она с огромным удовлетворением изучила себя в зеркале. Ее удовлетворение длилось до тех пор, пока она не покинула комнату и не увидела девушку в мягко обтекающем ее платье с приколотыми к рыжим волосам белыми, словно звездочки, цветами.

«Нет, я никогда не смогу выглядеть, как мисс Ширли, – расстроенно подумала бедная Шарлотта. – Надо родиться, чтобы так одеваться. Тут никакая практика не поможет».

К часу прибыли гости, включая мистера и миссис Аллен, поскольку мистер Аллен должен был взять на себя церемонию проведения обряда в отсутствие графтонского священника, который был в отпуске. Строгих формальностей не соблюдали. Мисс Лаванда спустилась по лестнице, чтобы встретить жениха, он взял ее руку, она подняла на него свои большие карие глаза, и от этого взгляда у Шарлотты Четвертой закружилась голова больше обычного. Они вышли на улицу к увитой жимолостью беседке, где их ждал мистер Аллен. Гости стояли кому где вздумается. Энни с Дианой стояли возле старой каменной скамьи, а между ними встала Шарлотта Четвертая.

Мистер Аллен открыл свою голубую книгу, и церемония началась. В тот момент, когда мисс Лаванда и Стивен Ирвинг были объявлены мужем и женой, случилось красивая и символическая вещь: солнце внезапно пробилось сквозь серые облака и залило своими лучами счастливую пару. Внезапно сад оживился под танец света и тени.

«Какой приятный знак, – подумала Энни, подходя поцеловать невесту. После этого трое девушек оставили улыбающихся гостей и пошли в дом, посмотреть, все ли готово для праздника.

– Слава Богу, всё позади, мисс Ширли, мэм, – со вздохом промолвила Шарлотта Четвертая, – и они благополучно поженились, а теперь неважно. Мешочки с рисом в кладовке, мэм, старые туфли за дверью, а сливки для взбивания на ступеньках погреба.

В половине третьего мистер и миссис Ирвинг ушли, и все подались на станцию, чтобы проводить их вечерним поездом. Когда мисс Лаванда пардон, миссис Ирвинг выходила из дверей своего старого дома, Гилберт и девушки бросили рис, а Шарлотта Четвертая швырнула старую туфлю с таким старанием, что угодила точнехонько в голову мистеру Аллену. Но самую хорошую часть прощальной церемонии отдали Полу. Он выскочил из дома, во всю силу звеня обеденным колоколом, который украшал камин в столовой. Единственной целью Пола было создать веселый шум, но как только звон колокола угас вдали, он тут же вернулся из-за реки, с холмов, настоящим церковным свадебным звоном, чистым, приятным, постепенно угасающим, словно любимое эхо мисс Лаванды прощалось с ней. И под этот благословенный звон мисс Лаванда покинула старую жизнь мечтаний, чтобы оказаться в жизни реалий шумного бурлящего мира.

Два часа спустя Энни и Шарлотта Четвертая снова показались на тропе, ведущей в сад. Гилберт поехал в Западный Графтон по поручению родителей, а помолвленной Диане приличия подсказали вернуться домой. Энни и Шарлотта вернулись, чтобы убраться в каменном доме и запереть его. Сад был залит золотистым вечерним солнечным светом. Порхали бабочки, жужжали пчелы, а на каменном домике уже был какой-то неуловимый налет заброшенности, которая всегда следует за шумными праздниками.

– Ой, какой унылый вид, правда? – шмыгнув носом, сказала Шарлотта Четвертая, которая проплакала всю дорогу от станции до дома. – Когда свадьба заканчивается, это так же тоскливо, как и похороны, правда, мисс Ширли, мэм?

Начался трудовой вечер. Нужно было убрать украшения, помыть посуду, разложить по корзинам оставшиеся яства, чтобы отправить их младшим братьям Шарлотты Четвертой. Энни не могла пойти отдыхать, пока в доме не убрано. После того как Шарлотта с «трофеями» ушла домой, Энни прошла по тихим комнатам, чувствуя себя человеком, в одиночку бродящим по банкетному залу, и позакрывала ставни. Затем она заперла входную дверь и села на скамейку под серебристым тополем, чтобы подождать Гилберта. Она очень устала, но голова продолжала думать и думать.

– О чем думаешь, Энни? – спросил показавшийся на тропе Гилберт. Лошадь с коляской он оставил на дороге.

– О мисс Лаванде и мистере Ирвинге, – задумчиво ответила Энни. – Ну разве это не прекрасно, как хорошо все обернулось? Соединиться после стольких лет разлуки и непонимания?

– Да, прекрасно, – произнес Гилберт, прямо глядя в лицо Энни. – А не было бы это еще прекраснее, если бы не было этих лет разлуки и непонимания? Если бы они всю жизнь шли рука в руке? Безо всяких мыслей о прошлом, а только о том, что они принадлежат друг другу?

В какой-то момент сердце Энни странно прыгнуло, и впервые она опустила свои глаза под пристальным взглядом Гилберта, а на бледных щеках появился розовый румянец. Словно пелена, за которой пряталось ее сознание, вдруг поднялась, и ей открылись чувства и реалии, о которых она не подозревала. Может быть, романтика приходит в жизнь не только как блестящий рыцарь, с помпой и под звуки труб? Может, она входит тихо, незаметно, в образе старого друга? Может, она обнаруживает себя в кажущейся на первый взгляд прозе, пока вдруг не озарятся страницы этой прозы, не зазвучат рифмы и не заиграет музыка? Может… Может, любовь вырастает естественно из красивой дружбы, как красная роза вырастает из зеленого бутона?

Потом пелена упала снова, но Энни, шедшая по темной тропинке, была уже не той Энни, которая весело ступала по ней предыдущим вечером. Страница девичества перевернулась, словно это сделала невидимая рука, а впереди были страницы женственности с их очарованием и загадками, болями и радостями.

Гилберт благоразумно молчал. Но под это молчание он вспоминал, как вспыхнула Энни, и читал историю предстоящих четырех лет. Четырех лет упорного, счастливого труда, потом награда в виде полученных знаний и завоеванной любви.