– Да, так будет лучше, – произнес он. – На сегодня достаточно. Можешь идти.

Юноша радостно улыбнулся и выбежал из мастерской. Граф поздоровался. Вздрогнув от неожиданности, Леонардо обернулся:

– Ваша светлость. Какой неожиданный визит…

– Полно, мессэре, – ответил Паоло, глядя в холодные голубые глаза художника. – Вы же знаете, я не мог покинуть Милан, не заглянув в вашу мастерскую.

– Польщен… – пробормотал да Винчи, накидывая на холст кусок полотна.

– Могу я увидеть вашу новую картину? – спросил Паоло.

Леонардо, не любивший показывать незаконченные работы, едва заметно поморщился. Но отказать высокому гостю не посмел и неохотно сдернул полотно.

Художник изобразил юношу полуобнаженным, сидящим на камне, у поросшего деревьями крутого склона горы. Красивое лицо было спокойным и невозмутимым, губы слегка улыбались. У графа возникло странное чувство, что вот сейчас юноша пошевелится, встанет и шагнет с картины ему навстречу.

– Это пастух? – спросил Паоло, как всегда, завороженный мастерством Леонардо.

– Это Вакх, – отвечал да Винчи.

– Вакх?.. – Графу вспомнились его видения. Прекрасные, охваченные экстазом вакханки. Если таковы жрицы, то каков должен быть их древний бог? А в этом юноше не было ничего от ярости, похоти и страсти. Чистота, идеальная, непорочная чистота… – Но разве он таков? Ведь Еврипид описывает его белокожим, женоподобным и вместе с тем яростным, мстительным…

– Я вижу Вакха именно таким, – холодно проговорил Леонардо, снова набрасывая ткань на мольберт.

– Простите меня, мессэре, – обезоруживающе улыбнулся Паоло. – Кажется, я невольно обидел вас. Поверьте, я восхищен картиной, просто такой Вакх стал для меня полной неожиданностью.

– Ничего, ваша светлость, – кивнул художник.

– В доказательство своего восхищения вашим талантом я желал бы купить картину, – продолжал граф. – Или она уже обещана кому-нибудь?

– Еще нет.

– Тогда примите задаток…

Паоло вложил в изящную, почти женскую руку десять золотых монет.

– Хорошо, ваша светлость, – отрывисто бросил да Винчи, – когда закончу, картина ваша.

– А теперь, мессэре, я хочу поговорить с вами.

– Пройдемте в мою комнату, – вздохнул Леонардо, уже отчаявшись отделаться от посетителя.

Здесь, в самом жилище художника, царил полумрак и катались клубы пыли. Человеку нервному тут было бы неуютно и даже немного жутковато. Все вокруг было завалено странными предметами – изобретениями неугомонного мастера. Из углов таращились на гостя чучела зверей, под потолком, словно гигантский нетопырь, раскинула на всю комнату крылья летательная машина.

– Садитесь, ваша светлость.

Леонардо смахнул с низкого табурета неаккуратную кипу измятых чертежей. Сам уселся напротив, бездумно перебирая листы с набросками и вычислениями. Паоло смотрел на него, прикидывая, как лучше начать разговор.

Да Винчи было сорок два года, но из-за бороды и длинных, до плеч, волнистых светлых локонов, закрывавших половину лица, он казался старше. Красивое, с тонкими чертами, лицо было спокойно и холодно-дружелюбно.

Граф ничуть не боялся, что художник выдаст его. Леонардо слыл едва ли не безбожником. Мадонны на его картинах были скорее земными женщинами, со всей их прелестью и соблазном. Мастер, словно задавшись целью поспорить с Творцом, придумывал устройства, с помощью которых люди могли бы плавать под водой как рыбы и летать по воздуху, подобно птицам. Он разрезал мертвецов, чтобы посмотреть, как устроено изнутри человеческое тело. Говорили, что однажды он вскрыл живот умершей от лихорадки беременной женщине, извлек зародыш и принялся его рисовать. Все эти опыты и изобретения давно уже привели бы Леонардо на костер инквизиции, если бы не могущественный покровитель – Лодовико Моро.

Вряд ли такой человек побежал бы доносить на Паоло святым отцам. Так что граф волновался лишь о том, чтобы убедить мастера принять обращение. Более всего стрикс надеялся на любознательность да Винчи, рассчитывая сыграть на его интересе ко всему новому.

– Скажите, мессэре Леонардо, – мягко начал он. – Вы никогда не задумывались о том, как несправедливо скоротечна человеческая жизнь? И что самое страшное, она скоротечна для всех: и для убогого безумца и для гения. Ведь вы немолоды. И если что-то случится с вами, все это, – Паоло обвел рукой комнату, – пропадет втуне. Ваши начинания никогда не будут закончены. По-моему, это будет очень обидно.

Художник усмехнулся:

– Что вы хотите этим сказать, ваша светлость? Разве жизнь наша зависит от нас? Что проку изводить себя бесплодными страданиями? Лучше сделать так, чтобы ни одно мгновение не пропало даром. Как хорошо прожитый день дает спокойный сон, так с пользой прожитая жизнь дает спокойную смерть.

– Но представьте хотя бы на миг: сколько путей открылось бы перед вами, будь вы бессмертны!

– Простите, ваша светлость, но я не умею вести философские беседы…

– Мессэре, – в комнату заглянул натурщик, – кухарка зовет вас обедать.

– Ступай, скажи, я приду позже, – ответил мастер.

– Красивый юноша, – небрежно заметил граф.

– Мой любимый ученик, – поправил Леонардо. – Очень способный мальчик.

– Да, я слышал… – Паоло многозначительно ухмыльнулся.

О художнике ходили разные сплетни, поговаривали и о его нежной любви к ученикам. Да Винчи вежливо, но холодно проговорил:

– Он мне как сын, ваша светлость.

– Да, конечно, – рассеянно подтвердил Паоло.

И зрение стрикса подсказывало: живописец говорит правду. В облаке, окружавшем Леонардо, которое мог видеть только бессмертный, не было ни багреца похоти, ни болотных разводов лжи. Лишь холодный небесный свет, обозначавший могучий разум и стремление к познанию. Эта дымка пахла травой и дождем – чистотой. «Нет, плотскими грехами его не соблазнить, – понял граф. – Быть может, гордыня?..»

– Но вернемся к нашей беседе. Итак, мессэре, вы правы: не место и не время для философских рассуждений. Я предлагаю вам бессмертие. Бессмертие во имя вашего таланта. Если хотите, во имя бесконечного познания. Я предлагаю вам обращение в стрикса.

Леонардо прикрыл рукой лицо, стирая невежливую усмешку:

– Ваша светлость, простите, но я не верю в стриксов. Их существование противоречит законам природы.

– А если я представлю доказательства?

Граф вытянул перед собой руку, демонстрируя стремительно удлиняющиеся ногти. Потом широко улыбнулся, показав острые клыки.

– Я стрикс. И я существую. Каков вывод, мессэре ученый?

– Не может быть!

Да Винчи изменило его обычное хладнокровие. Он вскочил с места и, забыв об этикете, взялся за руку Паоло. Дернул коготь, проверяя его на крепость, потом бесцеремонно ухватил оторопевшего графа за подбородок, отвернул верхнюю губу и пощелкал пальцем по клыку. От его рук пахло маслом и железом.