А я — в тебя опять. И сплетням я не верю,

Что Иванов тобою, как юлой, вертит.

Во Фрейда[42]Юнг[43]влюблен, Тангейзер[44]— в Лорелею[45],

Взрываются вулканы спермою Земли…

Мимо меня пройдя, ты Иванова клеишь…

Да, вечер пережить — не поле перейти!

Сашка дочитал до конца и засмеялся. Дашка смотрела на него своими голубыми, широко распахнутыми глазами и тоже улыбалась.

— Да уж! — сказал он. — Точно: вечер пережить — не поле перейти. Особенно когда Санька с Данькой разойдутся. А у тебя глаза, как у русалки, — заметил он.

— Лишь бы не хвост, — парировала жена. — Ну что, оценил мое творчество? Пошли дальше?

Они в мирном согласии дошли до самого дома. Дети все еще спали, когда они остановились у подъезда.

— Смотри, как здорово отсюда наши окна смотрятся! — Дашка счастливо вздохнула.

Окна были как окна, как почти все окна в их доме, но Бухин тоже углядел в них что-то особенное.

— Во вторник возьму пару отгулов, и будем переезжать, — решил он.

— А тебе дадут?

— Должны дать, у меня уже куча отгулов скопилась.

— Но могут и не пустить, — резюмировала жена.

— Могут. Они все могут. Ну, у нас ничего экстраординарного сейчас нет, так что будем надеяться, что наш переезд все-таки состоится. Подниматься наверх будем?

— А зачем? Русалку ликвидировали, теперь даже посмотреть не на что, — иронически заметила Дашка. — Такой день сегодня хороший… И выходной, и ты дома… Давай лучше еще погуляем.

— А может, на скамеечке под подъездом посидим?

— Нет, Саш, давай лучше где-нибудь в другом месте посидим. А то выйдет бабулька какая-нибудь знакомая и начнет над Санькой и Данькой причитать: на кого похожи да почему их двое… Одна от тебя, а вторая от кого? — Она фыркнула.

— Слушай, я действительно как-то раньше не задумывался: в самом деле, вторая от кого? — Бухин состроил озадаченное лицо.

— Не скажу! Это мое личное дело!

— Тогда я тебе про театр тоже ничего рассказывать не буду!

— Ты и так ничего интересного не рассказываешь, тебе все время тайна следствия мешает. Мне самой все додумывать приходится. Так что очень мне нужен твой погорелый театр!

— Он не мой, а государственный. А еще оперы и балета!

— У тебя, Бухин, личного имущества вообще никакого нет, — печально заметила Дашка. — Только жена, дети и теща. Да и та в последнее время какая-то странная стала…

— Ну, Пал Палыча жалеет, наверное.

— Слушай, я его тоже жалею. Делал-делал ремонт — и влюбился! Давай действительно пойдем куда-нибудь, пока они спят, чего мы под подъездом стоим? А то вдруг Пал Палыч сам выйдет, подумает, что ты опять с проверками пришел, не натворил ли он еще чего!..

* * *

— По-моему, ушли, — сказал Пал Палыч, осторожно отходя от окна.

Лариса Сергеевна коротко вздохнула:

— Ну, я тоже пойду, Пал Палыч…

— Спасибо за суп и за второе, Лариса Сергевна, — церемонно поблагодарил ее мастер. — Как всегда, было очень вкусно.

Лариса Сергеевна еще раз вздохнула. Что-то Пал Палыч последнее время стал выражаться, как наследный принц. Ну правильно, она же сама начала делать ему замечания, вот он и старается.

— Завтра работу сдавать будем… — неопределенно сказал мастер и тоже вздохнул. — Пойду руки помою, — добавил он.

В ванной, где еще недавно красовалась с такой любовью выбранная им русалка, заплатка на стене уже просохла, и он затер швы. «И даже памяти не осталось, — горько подумал бригадир строителей, намыливая руки. — Вот ведь как уперся, хозяин он, видите ли… И не посмотрел даже, что она на Лару похожа была». — Пал Палыч в трагедии с русалкой винил исключительно Сашку Бухина. Вытерев руки, мастер еще раз придирчиво оглядел ванную комнату — везде был, как говорится, полный ажур.

— Давайте, Лариса Сергевна, еще раз по квартирке пройдемся, — предложил он хозяйке.

Та аккуратно поставила только что вымытую тарелку и пожала плечами.

— Как хотите… Пал Палыч.

— Тут закончили… И тут закончили… Тут тоже вроде бы все… Да, здесь Сашке скажи: вон коробка — в ней вся электрика спрятана.

— Ой, я в электрике и не понимаю ничего, может, сам скажешь… скажете?

— Не хочу, — коротко ответствовал бригадир. — Сама скажи. Вот, ежели сгорит что или короткое, не дай бог, случится… Соседи тут у вас ненадежные, ничего в электрике не смыслят! Я думал, они помочь смогут, ежели что, а они сами ко мне бегали. Пришлось и им чинить кой-чего. Эх, я уеду, — тяжело вздохнул мастер, — а он сам и разобраться ни в чем не сможет! Даже кран починить — плевое дело, однако и там руки нужны…

Такая неподдельная печаль и горечь были написаны у него на лице, что Лариса Сергеевна не выдержала и тоже вздохнула. Помолчали.

— А что, заказов больше нет? — зачем-то спросила она.

— Не знаю… Юрка вроде подрядился в одном месте дом утеплителем обшивать и штукатурить… с Серегой. В пригороде где-то. Вчера еще съехали, там и жить будут.

— А ты… вы?..

— А что мне тут еще делать?! — с неожиданной страстью в голосе воскликнул мастер. — Тебя каждый день видеть и душу травить? Ты вот сегодня и суп, и котлеты принесла… зачем, спрашивается?

— Нельзя же так, всухомятку, — тихо сказала Бухинская теща.

— Жалеешь меня… а мне это как нож острый! Нечего меня жалеть! Я у тебя жалости не выпрашиваю!

— Паша… — Лариса Сергеевна и сама чуть не плакала. — А я тебя и не жалею!

— Вот и не надо!

— Я тебя не жалею, а…

— А и не любишь! — закончил за нее мастер.

— Я не знаю, — вдруг сказала она и отвернулась.

— Ларочка!.. — ахнул мастер. — Да я для тебя… да что сама захочешь… да горы сворочу! Да что я не вижу, что ты тоже мучаешься, не слепой! Сам понимаю — кто я такой! Гастарбайтер, — закончил он, совершенно правильно выговорив трудное слово.

— Паша, ну какой ты гастарбайтер!