Маршал родился давно – в середине прошлого, девятнадцатого столетия. Он прожил жизнь в другую эпоху. Он уже стар… Нет, не «не молод» – а стар. По-настоящему стар. Ему восемьдесят один год. Он – победитель немцев под Верденом. Он – маршал Франции. Он – член французской академии. Носитель бессмертной славы. Великий человек. Национальный герой. Ему отдают честь на улицах. Пол-Франции стали Анри и Филиппами: в его честь называют детей. В театре смотрят не на сцену – на него. Смотрят и устраивают овацию.

Интересно, а может ли хоть кто-то предположить: Маршал охотно отдал бы всю свою славу, все ордена, даже маршальский жезл – отдал бы все, чтобы вернулись запахи. Запахи исчезли… Дай бог памяти, они исчезли лет десять назад. Просто исчезли – и все.

С тех пор много раз пытался Маршал после дождя втянуть в себя аромат размокшей земли, палой листвы, особенный запах воды, пролившейся на листья и на лес… Без толку! Запахи умерли. По-прежнему волновал вид прекрасных старых деревьев и скачущих лошадей, радовало цоканье белки и лай собак, бегущих по дороге. По-прежнему манила дорога, петляющая среди лугов, по перелескам родной Северной Франции. Нет ее красивей в целом мире!..А запахи все-таки умерли. Маршал помнил, как пахнет вскопанная мокрая земля – помнил с тех пор, как сам копал в ней траншеи. Но запах он помнил, а не чувствовал, и это продолжало его мучить.

Два года назад к маршалу приходили. Тогда была надежда решительно покончить с маразмом под странным названием «демократия», Народный фронт еще не устоялся. По всей Франции шли демонстрации под лозунгами «Нам нужен такой как Петен!», его прочили в диктаторы или в премьеры. Маршал даже не гордился своей популярностью – он привык быть великим человеком. Отечество или рухнет, или он спасет Отечество: Маршал принимал это как факт.

И вот опять к нему пришли молодые полковники, цвет армии. Маршал сидел, а офицеры его армии стояли, и на полшага впереди остальных стоял молодцеватый Шарль де Голль. Хороший офицер, подчиненный Петена еще с Первой мировой. Он тоже назвал сына Филиппом в его честь. Офицеры звали Маршала спасти Францию, звали в премьер-министры нового государства. Два года назад Маршал не захотел их возглавить, а без него все так и стихло.

Смута была и сейчас, но слишком ясно: мир изменился.

– Вы необходимы Отечеству, Маршал! Будьте премьер-министром нового государства.

– Разве я нужен Отечеству? Народ не хочет знать своей истории, не хочет спокойных семейных ценностей. Народ хочет левацких лозунгов и революционной войны.

– Революционных войн и большевицких экспериментов хочет очень небольшая часть французов. Народ хочет стабильности и порядка. Народ повторяет Ваше имя.

– Но лозунги революционной войны брошены в массы… Мне докладывали: завтра красные начнут занимать Париж. Они обратятся и к армии…

– Вы поведете солдат на революционную войну, Маршал?!

– Нет, я выйду в отставку, – тонко усмехнулся Маршал. И спросил не без провокации:

– А вы?

– Мы хотим служить Отечеству, а не безумным идеям.

Маршал согласно наклонил голову: эту логику он понимал.

– Но если армия выступит против красных, помешает занимать Париж, неизбежно прольется кровь французов.

– Кровь уже льется. Она все равно будет литься, и правые прольют намного меньше этой крови. Уже потому, что не начнут революционной войны.

Помолчали.

– Всю жизнь я служил Отечеству, сынки… Если Отечество нуждается во мне, я послужу ему еще один раз. Но только я не буду премьером…

И замолчал мудрый маршал, с усмешкой поглядывая на тех, кто чуть ли не силой тащил его к вершинам власти. Тащили и сами хотели прийти к власти, прикрываясь стареньким Петеном.

– Вы хотите стать королем?! – не выдержал один из молодых.

– Голубчик-голубчик… – укоризненно качал головой Маршал. – Не надо восстанавливать монархию… Не надо гражданской войны… Более того – не надо отменять ничего, введенного Народным фронтом… Надо соединить социальную политику и национальную идею… Это и называется фашизмом, правда ведь?

Офицеры энергично закивали.

– Я буду просто Президентом. Я буду символом нации, я буду представлять Прекрасную Францию… Но править я уже стар.

– Вот ты, – неожиданно повернулся Петен к Шарлю де Голлю, – вот ты и будешь в правительстве премьером.

– Национальное собрание никогда не назначит меня премьером.

– По новой конституции Президент сам назначает премьера. Я тебя назначаю, ты премьер.

Этот разговор произошел вечером пятого сентября тысяча девятьсот тридцать седьмого года. О том, что он произошел, Франсуа Селье и Петя узнали примерно спустя полчаса, когда мирно пили кофе в тайной комнатке под особняком. Только что ушел де ла Рокк. Селье собирался лечь спать, Петя – еще работать. И вот, перед ними молча стояли люди в штатском, но с выправкой кадровых военных.

– Началось… – наконец выдохнул Селье. Петя почувствовал, что сердце его сильно забилось.

– Приорат узнает обо всем одновременно с нами.

Кровь била в голову, Петя сам не слышал своего голоса.

– Узнает, но не сейчас… среди офицеров у Приората нет своих людей. Узнает от слуг, от рядовых. Де ла Рокк был прав: действовать надо немедленно.

Петя энергично кивнул, полностью признавая эту логику.

С этих слов и начались события, никак не предусмотренные ни военным уставом, ни планами переворота. В эти события оказались вовлечены люди, казалось бы, предельно далекие от всякой политики. Первым из них сделался, помимо своей воли, скромный лавочник Этьен Лакомбат. Лавочка его находилась в двух шагах от площади Звезды, и что удивительного, если в его сырную лавочку заходили самые разные люди? Жители Парижа должны покупать сыры, и они заходили в лавочку Лакомбата. Торговцы тоже люди, и что удивительного: Лакомбат вел долгие разговоры с многими из этих покупателей. Ведь могли же ему нравиться те или иные покупатели?

Лавочник должен скупать сыры из самых разных провинций, и что странного – к Лакомбату заходили люди из этих провинций, привозили то товар, то образцы товара. Или просто заходили к старому знакомому, поговорить о всяческих делах.

Бывали в лавочке Лакомбата и новые родственники профессора Кристофа Д`Антркасто… Тем более, профессор последнее время все болел и сам на улицу не выходил. Вот поселившиеся у него родственники и покупали все необходимое. Логично и естественно, не правда ли?

Этьен Лакомбат и сам не ждал, что ему нанесут визит в такое время: по вечерам он не работал в лавке и даже не выполнял другой, более важной для него работы… Тем более, эта работа и состояла в беседах с самыми разными людьми.

Вечерами он делал совсем другое, тоже важное для него, но частное дело: читал. Сегодня безобидный лавочник месье Этьен вникал в сочинения Троцкого – в историю того, как русские свиньи предали замечательную, великолепную революцию. Райская теория построения нового общества сияла, переливалась всеми дивными красками, но оказалась уничтожена какими-то нелепыми реакционными личностями. Эти личности воспитывались в дикой стране, где всю ее историю господствовали азиатские формы правления. Они и не представляли, как надо жить, а умных людей не желали слушать по своему скотству, примитивности и въевшийся в их костный мозг азиатской тупости.