— Что ты имеешь в виду?

— Это письмо доказывает, что он вошел в городские пределы, пересек померий до триумфа. В этот самый момент он сложил с себя власть полководца, утратил империй и право на триумфальные почести.

— Не понимаю, что ты сейчас можешь изменить? — заметила Юлия. — Сенат уже дал ему разрешение на триумф.

— Это ничего не меняет, — возразил я. — Подобное разрешение он мог получить еще год назад, когда находился в Азии. Ни один человек, обладающий империем, не имеет право входить в город. Исключение составляет лишь триумфатор в день своего триумфа. А Помпей вошел в город тайно, да еще и в женском обличье.

— И все же я не могу поверить, что все это правда, — произнесла Юлия, поднимаясь. — Гай Юлия — не предатель. Он не может участвовать в подобном гнусном заговоре.

— Юлия, неужели ты думаешь, что наивный юнец способен все это придумать? — вопросил я, помахав письмом перед ее носом.

— Нет, разумеется, нет, — ответила она, немного смягчившись. — Бесспорно, заговор существует, и Клодий — один из его участников. Мы оба знаем, какой это низкий человек. У меня нет никаких сомнений в том, что Помпей и Красс готовы на все ради достижения своих целей. Но имя Цезаря Клодий приплел сюда лишь для того, чтобы придать своим интригам вес и значительность.

— Юлия, мне доподлинно известно, что в ту ночь Цезарь ушел из дома Целера, где ему было оказано гостеприимство. Весь Рим знает, что Клодий был обнаружен в доме Цезаря. Твой дядя участвует в заговоре, и с этим ничего не поделаешь.

Юлия, не в силах смириться с тем, что ее дядя — предатель, в отчаянье заломила руки.

— В письме говорится о том, что два других заговорщика взяли на себя обязательство воздержаться от каких-либо действий во время дядиного отсутствия в Риме, — напомнила она. — Возможно, он хотел таким образом лишить их возможности нанести урон государству.

— Возможно, — согласился я, прекрасно сознавая, что Юлия утешается неправдоподобными выдумками. Еще во время чтения я догадался, что весь этот хитроумный план — идея Цезаря. За исключением, разумеется, задумки с переодеванием, которая всецело принадлежала Клодию, большому любителю подобных сумасбродных выходок, все остальное придумал верховный понтифик. После того как Цезарь, и без того наиболее могущественный из всей троицы, вынудил Помпея пересечь померий, не дожидаясь триумфа, остальные заговорщики оказались у него в руках. В подобной коварной тактике и состоял замысел Цезаря. Добившись того, что Красс за него поручился, он, действуя своим излюбленным способом, убил одним камнем не двух, а нескольких птиц.

Будучи непревзойденным мастером по части хитроумных каверз, Цезарь не только решил проблему со своими долгами, но и связал по рукам и ногам двух самых могущественных людей в государстве. Более того, теперь он преспокойно мог покинуть Рим, рассчитывая на то, что по возращении его ждет должность консула, а по истечении срока полномочий в его руках окажется одна из самых богатых провинций. В том, что его прихлебатель Клодий будет следить за остальными двумя заговорщиками и докладывать Цезарю о каждом их шаге, можно было не сомневаться. И что самое удивительное, он добился желаемого, не взяв на себя ровным счетом никаких обязательств. В этом состоял еще один виртуозный навык Цезаря, с которым я был хорошо знаком. Он получал от людей то, что хотел, с таким видом, будто делал им великое одолжение. Создавалось впечатление, что он рассчитывает — лишь за то, что он Цезарь, ему в самом скором времени поднесут на золотой тарелке весь мир.

Цели заговорщиков были мне ясны как день. Три могущественных политических деятеля (Клодий и Фауст не в счет) объединились, чтобы поделить между собой мир. Цезарь не сомневался, что сумеет подчинить себе Красса и Помпея, которые, несмотря на свой зрелый возраст, сохранили политическую наивность, и будет править, сияя, как бог. Он всегда был хорошим актером, и эта роль идеально соответствовала его характеру. Если сенат позволит Цезарю разыграть пьесу, которую он сам сочинил, то заслуживает той участи, которую ему уготовил этот беспринципный пройдоха и авантюрист.

— Нельзя сидеть сложа руки, — провозгласил я. — Благодаря мне уже завтра их темные делишки станут известны сенату и народу. И тогда все их замыслы пойдут прахом.

— Прости меня, господин, — подал голос Гермес, — но ты и в самом деле рассчитываешь так долго прожить?

Время до наступления сумерек тянулось ужасно медленно. Несколько раз я поднимался на крышу своего дома и, растянувшись на животе, выглядывал за парапет. На улице было пустынно, и ничто не мешало мне разглядеть какие-то тени, притаившиеся в дверных проемах. Их было не менее двух, а длинные этрусские одеяния и острые бороды не оставляли сомнений в том, кто это такие.

— Они все еще здесь, — сообщил я после очередной вылазки. — Но скоро люди начнут возвращаться с праздника, и на улицах появится множество прохожих. К тому же начнет темнеть. Тогда я смогу выйти из дома. Гермес, а тебе придется сходить в дом Милона.

— Да ведь на улице меня мигом пришьют, — захныкал Гермес.

— А кто говорит, что ты должен идти по улицам? С каких это пор римские мальчишки разучились лазать по крышам? Надо только правильно выбрать путь, и ты доберешься до Милона, не коснувшись ногой земли. В Риме не наберется и трех широких улиц, которые нельзя перепрыгнуть. Ты скажешь Милону, что мне необходима надежная охрана для того, чтобы сопровождать меня по городу и отвести домой благородную Юлию. Объясни ему, что положение серьезное и что за нами охотятся вооруженные убийцы. Все, ступай.

Бледный от страха, Гермес начал подниматься по лестнице на крышу. Про себя я отметил, что хотя мальчишка и обобрал покойника, но не так уж безнадежен.

Юлия, молчаливая и подавленная, казалась живым воплощением уныния. Мне было грустно видеть ее такой печальной, но я понимал, что мой долг перед сенатом и народом Рима намного важнее ее родственной привязанности к дяде.

— Не терзай себя, Юлия, — сказал я. — Насколько я знаю Гая Юлия, он сумеет выйти сухим из воды, как делал это множество раз. А вот Помпею это вряд ли удастся. Я горю желанием прибить его скальп к дверям курии.

— А какая участь ожидает Красса? — мрачно осведомилась Юлия.

— Ну, этот денежный мешок, конечно, сумеет подкупить суд. К тому же пока они лишь строили планы, но ничего не успели совершить. А закон считает, что заговор, даже антигосударственный, не является тяжким преступлением до тех пор, пока заговорщики не перешли от слов к делу. Лишь Цицерон мог бы добиться для них сурового наказания. Но он вряд ли осмелится выступить против них, поскольку после того, как он добился смертного приговора для участников заговора Катилины, сам чуть не отправился в ссылку.

Так что ни Цезарю, ни Крассу нечего опасаться, — продолжал я. — Но я рассчитываю наказать их, выставив на посмешище перед всем Римом. Думаю, люди долго будут кататься со смеху, представляя, как они семенили по улицам в женских платьях. В распоряжении драматургов, сочиняющих комедии, окажется замечательный сюжет. Помпей — иное дело. Он пытался меня отравить, и ему придется заплатить за это дорогой ценой.