Оказавшись в своем кабинете, я вкратце рассказал Милону обо всем, что выяснилось в последнее время. Он выслушал меня со своим обычным вниманием. Дойдя до письма Нерона, я протянул его своему другу, и тот прочел его от первой до последней строки. Он обладал способностью, читая, не произносить слов вслух. Сам я так этому и не научился. Закончив чтение, Милон вернул мне письмо и вновь расплылся в улыбке.

— Теперь ты убедился? — спросил он с крайне довольным видом. — Я сразу сказал, что Фауста не имеет к этому отношения.

— Я тоже испытал огромную радость, убедившись, что твоя избранница не замешана во всех этих гнусных кознях, — кивнул я. — По сравнению с этой радостью то обстоятельство, что мы столкнулись с государственной изменой, представляется просто досадной мелочью.

— Не волнуйся, Деций, сенат сумеет защитить себя от заговорщиков, — ухмыльнулся Милон. — К тому же у нас появилась прекрасная возможность избавиться от Клодия.

— Надеюсь, мы ее не упустим. Но прежде мне необходимо сделать два дела: доставить Юлию в дом Цезаря и ознакомить сенат с результатами своего расследования.

— Но сенат, как орган власти, существует лишь во время собраний, — заметил Милон. — В остальное время это всего лишь пять сотен патрициев, разбросанных по всем владениям Рима. А следующее собрание сената состоится только после триумфа.

— Ты прав, — согласился я. — Но завтра вечером, после торжественной процессии, в храме Юпитера Капитолийского состоится пиршество, на котором будут присутствовать все сенаторы. Именно там я и возьму слово. Тогда Помпей будет лишен своих триумфаторских регалий прямо перед статуей Юпитера.

Милон недоверчиво покачал головой:

— Деций, если ты сумеешь свалить Помпея, опираясь лишь на обрывки разговоров да на неподписанное письмо какого-то глупого мальчишки, ты — величайший из всех римлян, когда-либо живущих в этом городе. Но при любом повороте событий я обещаю тебе свою поддержку.

— Это все, что мне нужно, — кивнул я.

— Когда начнем? — спросил он.

— Первым делом проводим домой Юлию.

Вряд ли улицы Рима видели прежде, чтобы девушку из патрицианской семьи сопровождал эскорт, подобный тому, что был той ночью с Юлией. Взявшись за руки, мы шли с ней по самым грязным и жалким кварталам Рима. Ночь выдалась лунная, и со всех сторон до нас доносились крики и нестройное пение гуляк, решивших закатить пирушку в честь праздника. Впрочем, к праздничному шуму примешивались и звуки совсем другого рода. Головорезы Милона окружали нас плотной стеной, из-за которой то и дело долетало лязганье оружия и хорошо знакомые мне глухие шлепки, производимые железными ладонями моего друга, наносящего сокрушительные удары. Так или иначе, мы благополучно пересекли Форум и оказались перед домом верховного понтифика.

Я приказал привратнику позвать хозяина, и тот поспешил в дом. Однако особой, вышедшей нам навстречу, оказался вовсе не Гай Юлий, а его мать. Взглядом, в котором ярость смешивалась с изумлением, почтенная матрона прожгла сначала Юлию, затем ее спутников. Мы с Милоном по праву принадлежали к числу самых импозантных молодых людей в Риме; что же касалось всех прочих, импозантность явно не относилась к числу их достоинств.

— Верховный понтифик ныне пребывает в храме Юпитера Капитолийского, где готовится к триумфальному обряду, — важно молвила бабка Юлии. — Я — его мать.

— Всему Риму известно имя благородной Аурелии, — с поклоном произнес я.

— Я не знаю тебя, но судя по твоему виду, ты принадлежишь к знатному сословию, к тому же являешься сенатором. Поэтому я дозволяю тебе объяснить, каким образом моя внучка, пропавшая несколько часов назад, оказалась в твоем обществе.

— Благородная Юлия оказала мне неоценимую помощь в завершении важного дела, от которого зависит благоденствие всей республики. Так как время сейчас позднее, я решил доставить ее домой под надежной охраной.

При этих словах бандиты осклабились и закивали головами. Зрелище это, признаюсь, способно было нагнать страху даже на гарпий.

— Прошу, сообщи Гаю Юлию, что дело, которому его племянница посвятила сегодняшний день, касается не только его высокочтимой особы, но также славного Помпея и несравненного Красса. Не сомневаюсь, он поймет — Юлия поступила именно так, как предписывал ей долг.

— Будь по-твоему, — с едва заметным кивком изрекла матрона. — Я не стану наказывать Юлию до тех пор, пока не поговорю с обоими своими сыновьями. Но если выяснится, что чести моей внучки нанесен какой-либо урон, я добьюсь того, что цензоры исключат тебя из числа сенаторов за моральное падение.

Она кивнула Юлии, и та, исподтишка бросив на меня прощальный взгляд, исчезла в доме.

— Полагаю, нам больше нечего обсуждать, сенатор, — бросила благородная Аурелия и тоже прошествовала в дом.

— Не будем терять времени, Деций, — окликнул меня Милон. — Вернуться домой нам будет куда труднее, чем добраться сюда. Эти ублюдки наверняка получили подкрепление. Предлагаю идти ко мне. Мой дом ближе, к тому же он укреплен несравненно лучше твоего.

Когда мы пересекали Форум, до меня донесся чей-то голос, спросивший:

— А что, племянница Цезаря тоже должна быть выше подозрений?

Взрыв хохота, последовавший за этим замечанием, резко оборвался, когда дорогу нам преградила целая толпа вооруженных до зубов громил, многие из которых держали в руках факелы. Какой-то этруск с оскаленными зубами, выпученными глазами и остроконечной бородой кинулся ко мне, сжимая в одной руке нож, а в другой — молоток. Я испытал огромное облегчение, перерубив негодяя мечом едва ли не надвое. Все эти выкрутасы с ножом и молотком хороши, когда застаешь жертву врасплох. Я вырвал из мертвой руки молоток и спрятал под туникой.

— Этот мерзавец поплатился жизнью за Капитона, — сказал я, обернувшись к Милону. — Я должен убить еще двух этрусков — за Нерона и Пурпурию.

— Но они не были твоими друзьями, — усмехнулся он.

— Они были римлянами, и этого вполне достаточно. Если мы позволим пришлым безнаказанно убивать римлян, настанут последние времена. Прибегнув к услугам варваров, Помпей дошел до крайней степени низости.

Путь до дома Милона мы проделали с минимальными потерями. Когда массивные ворота захлопнулись за нашими спинами, Милон приказал всех накормить, перевязать раненых и выставить на крыше дозорных. Нынешней ночью вражеский клинок не коснулся меня ни разу, но теперь, когда возбуждение улеглось, дали знать мои прежние раны. Скинув тунику, я осмотрел швы, наложенные Асклепиодом. Его искусство было несомненно: ни один из швов не разошелся, лишь по краям ран выступило несколько капель крови.

— Деций, тебе надо поесть, выпить немного вина и поспать, — посоветовал Милон. — Я не уверен, что даже с моей помощью тебе удастся дожить до завтрашнего вечера. Спору нет, мои люди беспрекословно меня слушаются. Но даже я не могу требовать, чтобы они отказались от столь редкого зрелища, как триумфальное шествие, ради спасения шкуры какого-то безумного сенатора.