— Помпей хочет твоей смерти, и, клянусь богами, я еще ни разу не встречал человека, подобного тебе, кто так из кожи вон лезет, чтобы быть убитым! И как только семейство Метеллов, этих усидчивых зануд, сумело породить такого неуемного проныру, как ты?

— О, Гай Юлий, ты несправедлив к нашей семье. Спору нет, мы, Метеллы, несколько консервативны, но вряд ли справедливо назвать нас…

— Заткнись и слушай! — прошипел Цезарь. — Если ты последуешь моему совету, у тебя есть шанс — хотя он не так уж и велик — дожить до завтрашнего утра. Следующие несколько дней у Помпея будет столько забот с триумфом и играми, что он вряд ли о тебе вспомнит. Клодий жаждет твоей крови, но пока идут торжества, его люди слишком заняты развлечениями, чтобы слушать приказы.

— Тем лучше, — бросил я. — Значит, мы с Клодием встретимся один на один. Это полностью совпадает с моим желанием.

— О Венера, моя божественная прародительница, избавь меня об общения с подобными глупцами! — возопил Цезарь и эффектным жестом, который ему особенно удавался, воздел руки к небесам. — В распоряжении Клодия остались этруски, которых одолжил ему Помпей. Им ровным счетом наплевать на римские праздники.

— Кстати, прошлой ночью я прикончил одного из них, — не без гордости сообщил я.

— Тем хуже для тебя. Теперь они питают к тебе личную ненависть. Деций, во время шествия я встану рядом с тобой на Ростре, и, может быть, они не осмелятся на тебя напасть. Но когда Помпей войдет в храм Юпитера, я тоже направлюсь туда, чтобы присутствовать на жертвоприношении и пиршестве, которое за ним последует. Окажи великое благо Риму, уноси отсюда ноги. Вернешься через месяц или два, когда у Помпея появятся новые враги, с которыми он будет разбираться.

К этому времени мы почти дошли до Ростры. Не сомневаюсь, всякий, взглянувший на нас со стороны, решил бы, что мы пребываем в полном дружеском согласии.

— Мне известно, какую славную потеху ты устроил, Гай Юлий, — сказал я, — вместе с Помпеем и Крассом. Жаль, что меня там не было. Уверен, женские обновки всем были к лицу.

Я ожидал, что слова мои приведут его в замешательство. Однако Цезарь нимало не смутился.

— Человеку, который хочет преуспеть в политике, не следует бояться уронить собственное достоинство, — с важным видом изрек он. — То, что кажется унижением, зачастую ведет к величию. Для того чтобы одержать славную победу над врагом, приходится долгие месяцы кормить вшей в походах. Но когда победитель, грязный и покрытый запекшейся кровью, возвращается в Рим, его ожидают триумфальные почести!

Мы уже стояли у перил, ограждавших Ростру, и Цезарь, сверкнув золотыми браслетами, сделал широкий жест, указав на стройные ряды воинов, несущих знамена и трофеи. Я понял — человек, стоявший передо мной, не имеет даже отдаленного понятия о том, что такое стыд и совесть.

— Почему ты так печешься обо мне, Гай Юлий? — спросил я. — Почему стремишься сохранить мне жизнь, несмотря на то что твои друзья явно хотят обратного?

Он устремил на меня полный изумления взгляд:

— С какой стати ты называешь их моими друзьями?

— Ну хорошо, назовем их твоими сообщниками. Мне известно, что вы задумали разделить мир между вами тремя, упразднить сенат и конституцию. И я сделаю все, чтобы разрушить ваши планы.

Никогда прежде я не произносил столь рискованных речей на трезвую голову.

— И как это тебе удалось все разнюхать? — с приветливой улыбкой спросил Цезарь. В глазах его светился откровенный интерес.

Я уже собирался рассказать ему о попавшем в мои руки письме, но потом решил умолчать об откровениях Нерона, подчеркнув свою проницательность. В ту пору я еще не избавился от тщеславия, свойственного всем без исключения молодым людям. Но, что более важно, догадывался, что, скрывая таинственной дымкой собственные способности, я значительно выигрываю в глазах окружающих. Цезарь пользовался этим приемом уже давно.

— Для логического ума, способного сопоставлять обстоятельства и факты, сделать подобный вывод не составляло особого труда, — заявил я.

Эта исполненная скромного достоинства фраза произвела должный эффект.

— Ты и в самом деле незаурядный человек, Деций Цецилий, — заявил Цезарь. — Именно поэтому я так не хочу, чтобы ты пал жертвой собственного безрассудства. Не скрою, я рассчитываю, что в будущем мы с тобой будем действовать заодно.

— Что? — переспросил я, не веря своим ушам. — О каком будущем может идти речь после того, что произойдет нынешним вечером?

— Посмотри! — воскликнул он, не слушая меня. — Слонов уже ведут! Ну и громадины!

Все взоры устремились на процессию. Мимо нас шествовали экзотические животные, проезжали повозки, на которых сверкали горы сокровищ, проходили пленники, закованные в цепи. И разумеется, мы вдоволь нагляделись на самого Помпея. Нарумяненный, облаченный в пурпурную тогу триумфатора, он походил на памятник самому себе. Впрочем, для того чтобы производить по-настоящему величественное впечатление, он был слишком коренаст и мал ростом.

— Тебе к лицу пурпурное платье! — выкрикнул я, когда он проезжал мимо.

Щеки Помпея покрывал толстый слой румян, так что невозможно было определить, покраснел ли он. Впрочем, вряд ли он расслышал мои слова сквозь стоявший вокруг шум.

Когда толпа пришла в движение, я увидел, что Цезарь исчез, и с ужасом понял, что остался безо всякой защиты. Все остальные сенаторы направились на Капитолий, где их ожидало пиршество в честь триумфатора. Я направился вслед за ними. Настало время открыто выступить против трех потенциальных тиранов, обличить их перед сенатом и свести на нет их планы. Кроме того, я сильно проголодался.

В эту пору темнота сгущалась быстро. Преодолев подъем примерно наполовину, я увидел первого этруска. Он притаился в проходе между двумя домами, и последние лучи заходящего солнца играли на его бронзовом молотке и стальном острие кинжала. Решив, что с одним врагом справлюсь без труда, я огляделся по сторонам. Но на другой стороне улицы меня поджидали еще двое. Присмотревшись, я убедился, что в тени за их спинами маячит несколько человек. То были римляне, скорее всего, приспешники Клодия, урвавшие немного времени от увеселений, чтобы разделаться с врагом. Расстояние, отделявшее меня от храма, внезапно показалось огромным. Решив, что терять мне нечего, ибо неприятности с римским судом я уже нажил, а боги, судя по всему, лишили меня своей благосклонности, я вытащил меч и рявкнул:

— Мне нужны еще двое! Я должен прикончить двух остробородых этрусских ублюдков, дабы сполна заплатить за кровь двух убитых римлян! Прошлой ночью я уже убил одного, но этого недостаточно.

Моя просьба была исполнена немедленно. Этруски, утробно завывая, устремились в атаку. Несмотря на охватившее меня возбуждение, я заметил, что люди Клодия вступили в бой вовсе не столь рьяно. Сначала я с гордостью подумал, что моя доблесть нагнала на них страху, но потом понял — сомнительную честь убить сенатора они предоставляют презренным чужестранцам.