не закусывая рандолами. Вот говорят: как встретишь Новый Год, так и проведёшь. В эту фразу я не верю, но зная, что придётся мне следующий год провести в Саратове, атмосфера вполне соответствовала.

Две недели новогодних праздников пролетели довольно быстро, хоть в хате и нечего было делать. Сел, написал Вике письмо домой. Интересно, как она там? Как её встретили на зоне? Она очень боялась, так как была молодая и красивая, с тюремными порядками особо незнакомая. Написала ли она мне?

После окончания праздников, в первый рабочий день, меня и большую часть транзитников, заказали на очередной этап. Пора ехать в Воронеж.

Воронеж-Саратов

По дороге в Воронеж, к нам в отсек Столыпина попал парняга из республики Беларусь. Родом он был с Минска, сидел за убийство. На предплечье красовалась соответствующая татуировка: смерть с косой. Сидел он в лагере, где вместе сидели и обычные зеки, ранее, как он, отслужившие в армии, и бывшие сотрудники. В России таких лагерей не было, по крайней мере я не слышал. Бывшие сотрудники или, как их сокращённо называли, «Бэ эСы» отбывали наказание на отдельных тюрьмах и зонах в целях безопасности. Дали белорусу восемь лет срока, и ехал он досиживать по ходатайству на Родину, в Омск. На тот момент в Омске были чёрные лагеря, сейчас же, на момент написания этой книги, говорят, там совсем всё плохо.

Приехав в Воронеж, я попал в транзитную хату на первом этаже. Камера находилась в полуподвальном помещении, похожа на хату, где я сидел в Можайске, и была рассадником клопов. В этот раз транзитные камеры были переполнены: как позже выяснилось, на зоне в посёлке Металлострое, муниципальном образовании города Санкт-Петербурга, в октябре случился бунт. Об этом я узнал уже на сборке, отправившись вновь на этап. В транзитной хате я пробыл неделю.

Сборка была переполнена, готовили очень большой этап в направлении ПФРСИ Саратова, и здесь присутствовали самые разношёрстные зеки, от колонии-поселения до особого режима. Особиков было немало, человек десять, все они держались обособленно, некоторые из них были бродяги, с шестнадцатиконечными звёздами на плечах. Один из особиков, узнав, что еду я в Саратов, сочувственно похлопал меня по плечу.

— Сочувствую тебе, Малой! — сказал он. — Хапанёшь там столько, сколько многие за тридцать лет отсидки не хапают. В Саратове сейчас самая жопа на общем режиме, особенно на тринадцатой, наслышаны.

Сам он ехал с зоны особого режима в Кирове, где тоже был красный режим. Он провёл там год, и говорит, что еле выжил. По приезду избивали киянками и черенками, ломали руки и ноги. В самой зоне тоже постоянный пресс и избиения.

С «Металлки», именно так называли колонию общего режима в Петербурге, было около двадцати зеков. Они рассказывали, что Металлка была черной зоной, но власти решили закрутить режим. Сначала начали избивать зеков в ШИЗО и ПКТ, зона дала поддержку и начался бунт. Ввели спецназ, который поголовно начал избивать всех арестантов. Били жёстко, увезли с зоны многих, вывозили с переломанными ребрами, руками и ногами, по этапу скончалось около пятнадцати человек. Говорят, что потом в зону завезли активистов с других лагерей, и она стала красной, как пожарная машина. Сейчас питерцев раскидывали по зонам, и никто конечный пункт не знал. Некоторые полагали, что тоже везут на красные лагеря.

По дороге в Саратов со мной в отсек снова попал белорус, и с Воронежа к нам подсадили солдата, проходившего срочную службу и загремевшего за решётку. Было видно, что солдатик боится нас, на его взгляд, матёрых зеков, и на вопросы он отвечал неуверенно. Но солдат не бывший сотрудник, и спроса с него нет. В тюрьме непорядочными родами деятельности считаются стриптизёры, альфонсы, жигало, официанты, порноактёры и порнодельцы, сутенёры, барыги наркотиков и оружия. С таких могут и спросить, и определить их на то место, какое им положено. Но служивший в армии не может лишь идти по воровской жизни, да и то история знает исключения.

Выяснив, что по жизни у солдата всё ровно, мы его разговорили. Оказалось, что он пошёл в увал[254] и загремел за разбой. В дисбат[255] его отправлять не стали, была бы статья помягче, хотя бы грабёж, тогда может и отделался бы дизелем, но за разбой осудили топтать зону. Один зек с нашего отсека всё подкалывал солдатика.

— Осади ты, — сказал я. — То, что он в армии служил, мусором его не делает, и спроса за это нет.

Зек прекратил подколы. Сам он был взрослым, лет сорока, сидел явно не в первый раз. Я видел его на шмоне, он был весь в отрицаловских партаках: погон СС на плече, «розы ветров». Ехал он, как выяснилось, тоже в Саратов, а ранее три ходки сидел на Украине. Зашла речь, кто как будет двигаться на зоне. Я сразу курсанул, что отрицать не буду, мне здоровье дороже, живу мужиком и буду подниматься в лагерь, тем более был уже на красной малолетке и брал тряпку при подъёме на карантин.

— О, да ты тряпку брал! — сказал Хохол. — Ясно всё с тобой.

— А ты не возьмёшь? — ехидно спросил я.

— Нет, не возьму! Я все свои срока порядочно отсидел.

— Ну, надеюсь, попадём в один лагерь, — заметил я. — Тогда посмотрим.

На этом дискуссия закончилась.

Приехав в Саратов, нас загрузили в автозеки и повезли на уже знакомое мне ПФРСИ. Зайдя внутрь, на шмоне, я увидел знакомое лицо.

— Фил! — обрадовано крикнул я и кинулся к старому другу.

— Сухой! Здарова, братан! — мы обнялись.

— Хорош, базарить! — рявкнул конвоир. — Давайте, на сборку проходите!

Выяснилось, что Фил, уехав на этап из нашей хаты с пятого централа, попал на Икшу. На Икше тогда был режим, но принимали легче, чем на Можайке, и Фил пошёл в отрицалова. Показал мне предплечья в шрамах, где вскрывал, уже будучи под крышей, вены. В зону его не подняли и закрыли в СУС. Сломать так и не смогли. Поднявшись на взросляк, попал одним этапом со мной на ПФРСИ. На Воронеже узнал, что конечная остановка тоже Саратов, было понятно, что привезли ломать. С Филом ехал лысеватый мужичок, толстенький, но крепкий, было заметно, что спорт ему не чужд. Звали его Фёдор, и оказалось, что на воле он работал тренером в тренажерном зале. Фёдор был суетливый, с хитрыми глазёнками, не очень приятный человек, не знаю уж, что Фил нашёл с ним общего, но делать нечего, пришлось держаться вместе.

Через какое-то время, нас повели в хату, с которой я