Пока меня немилосердно трясло на лошадке, я обдумывал, что делать. Убежать пока невозможно, язык татарский знаю – это хорошо, но надо это скрывать – может, сболтнут при мне что-то интересное и важное. Самое главное – остаться сейчас в живых. С этих станется – приведут к своему баю, да устроят потеху – шкуру с живого спустят или еще чего учинят, в этом они мастера. К вечеру подъехали к реке, коней напоили и двинулись дальше. Судя по тому, что скачка стала тише, до их лагеря или стойбища было недалеко. Остановились. Меня, как куль, сбросили с лошади, хорошо хоть падать было невысоко. Обступившие меня татары рассмеялись.

– Урус, готовься умереть!

Из богатого шатра выскочил один из татар, подбежал к нам. Бек требует пленника к себе! Тупым концом копья меня погнали к шатру, развязав ноги, но оставив связанными руки. Саднила от аркана шея. Я осторожно озирался по сторонам. Ба, моя лошадка полковая, к седлу сзади приторочен небольшой сундучок с медицинским инструментарием. В голове сразу созрел план. Меня втолкнули в шатер. Со света показалось темно. Сопровождающий пнул меня по ногам так, что я упал на колени.

– Ползи к беку, неверный! Моли Аллаха о пощаде.

Я на коленях пополз к центру шатра. У противоположной от входа стены сидел вислоусый молодой, лет тридцати пяти, татарин. Одет в шитый золотом халат, у ног распростерлась служанка или невольница. Рядом с обнаженной саблей стоял воин. Татары заговорили между собой. Что-то в языке их было не так. Я понимал почти все, но что-то не так. Может это и не татары?

– Ты кто такой? – молвил небрежно бек.

– Лекарь.

– Если обманываешь, твою голову насадят на кол.

– Зачем мне обманывать? У твоего шатра стоит моя лошадь, рядом твой воин, что взял меня в плен. У седла мой сундучок с лекарскими инструментами. Пусть воины принесут, можно сразу же убедиться.

Бек махнул рукой. Сопровождавший меня воин выбежал и вскорости вернулся, неся мой сундучок. Воин откинул крышку сундучка и поднес сундучок ближе к беку. Тот брезгливо поковырялся – там лежали холстины для перевязок, скальпели, зажимы, щипцы для доставания пуль из ран и прочие нужные инструменты. По-татарски спросил у воина:

– Это его лошадь и сундучок?

– Да, повелитель. – Воин склонился в поклоне.

– Милостив Аллах, хорошо, что ты лекарь, а не воин. А почему саблей от моих нукеров отбивался?

– Жить хотел, великий бек. – Тут я подлил елея в голос.

– Неудачно царь Петр в поход сходил, крепость ему не взять никогда. У османов большие пушки, крепкие стены и много кораблей. У Петра этого ничего нет. Мы, ногайцы (так вот откуда некоторые странности с языком!), всегда османам помогали. Вы, урусы, только вышли из Воронежа, а турки уже знали. Правда, думали, царь Петр Крымское ханство воевать хочет. Будешь пока при мне в лагере, моих нукеров лечить. Забирай сундук и иди, занимайся делом.

Я склонился и попятился к выходу.

Бек бросил по-татарски:

– Развяжите ему руки, но приглядывайте за ним. Попробует бежать – отрубите голову. Завтра выступаем.

Мне разрезали путы на руках, я долго тер затекшие запястья. Воин вытащил из шатра мой сундучок, порылся в нем, но, не найдя ничего для себя ценного – бросил мне. Я спросил его:

– Где раненые?

Меня подвели к раненым – их было трое, все лежали на голой земле. Грязные, окровавленные тряпицы закрывали раны. Ранения были свежими, видно от недавней стычки. Так, осмотрим первого – сабельный удар правой руки – да это же мой недавний враг, я его и приложил. Промыл рану водкой, раненый аж заскрипел зубами. Зашил, перевязал.

– Надо полежать, крови много потерял.

Ногаец покрутил головой, не понял по-русски. Стоящий рядом перевел. Второй – ранение в живот, судя по ширине раны – от тесака. Кровь по ране черная, по всей видимости, удар задел печень. Я поднял голову – этот не жилец, часа два ему осталось. Воин, что наблюдал за мной, кивнул, подошел, вытащил из-за голенища сапога нож и всадил его в сердце раненому. Я и охнуть не успел. Сурово! А по сути врачебной помощи нет, в дальнем походе тяжелораненые – обуза. Но уж больно как-то просто, если не жилец – нож в сердце. У русских как-то помилосерднее. Третий ранен был в бедро – то ли удар саблей, то ли палашом, крови немного, но вокруг раны припухлость, скорее всего, образовался карман, в котором скопилась кровь. Надавил на края раны, выдавил из кармана скопившуюся кровь, скорее даже сгустки. Промыл рану водкой и ушил. Перевязал, сам сполоснул водкой руки. За мной все время ходил один воин, то ли приглядывал, чтобы я не навредил, то ли оценивал качество моей работы. Скальпель, как режущий предмет, у меня не отобрали. Но ведь с ним воевать не будешь. Стемнело, нукеры улеглись на войлочных подстилках лошадей, я на голой земле. Утром воины развели костры, сварили из баранины шулюм. Поели, сыто отрыгивая, вытирали руки о засаленные халаты. Меня, естественно, не покормили, смотрели как на нужную вещь, не более. Я набрался наглости, подошел к ведру с водой, напился. Неизвестно, как долго будет продвигаться отряд.

Воины сели на лошадей и все разом сорвались с места. Мне, вместе с другими пленными, пришлось укладывать шатер, собирать котлы, увязывать ковры и кошмы, укладывать на несколько повозок. С нами осталось несколько молодых воинов во главе со старым одноглазым ногайцем. Воины ехали верхом, мы правили повозками. Хорошо хоть не пешком. Ехали без остановок часов до четырех. Остановились напоить и накормить коней. Нам никто не дал и черствой корки хлеба. О лошадях заботились лучше, чем о пленниках. Конечно, пленников можно захватить – сразу и много, а лошадь пока вырастет в табуне. Русских лошадей мусульмане не любили – мохнатая татарская сама зимой корм из-под снега добывает, подковывать не надо, кругом красота, поэтому своих лошадей старались беречь. Пленных русских лошадей использовали как тягловую силу – запрягая в повозки, а при голоде съедали в первую очередь. Что я уяснил из первого плена – нельзя красть ничего, даже кусок хлеба, враз руку отрубят, а уж если целого пленника не берегут, то однорукого и подавно.

Ногайцы поели вареной конины с лепешками и поднялись в седла. Пленники довольствовались речной водой. Шли четыре дня, переходя вброд мелкие реки, в основном дорога пролегала по степи. Как без карты и компаса, указателей и дорог ориентировались степняки – уму не понятно, но мы всегда выходили точно к стойбищу или колодцу в степи. Наконец, впереди показались стены крепости. Я снова возвращался к Азову. Пока ехали вдоль стен, во все глаза разглядывал повреждения. Их оказалось не так много, да и те спешно заделывались многочисленными рабами. Нас завели в город, я вертел головой, стараясь запомнить расположение пушек, камнеметных машин. Толку с этого было не много – ни нашим сообщить, ни схему зарисовать. На ночь всех затолкали в сарай, где уже находились такие же, как и мы, пленные. Мелькали грязные и порванные разноцветные мундиры – стрельцы. Пару синих мундиров преображенцев, зеленый мундир семеновца. Я сразу стал пробиваться к своим.